– Мы продолжаем жить, – сказала Паола, наклоняя свой пустой бокал, чтобы посмотреть внутрь. – Наши тела переживают то, как они используют их, и именно это и раздражает их больше всего. Эти тела продолжают существовать, стареть, становиться всё более некрасивыми и говорить им правду, которую они не хотят слышать. Буканьер всё еще преследует меня после стольких лет, – сказала она, – и следит за тем, чтобы, когда я в очередной раз покажу признаки жизни, тут же уничтожить их во мне. У меня голова кружится от вина, – добавила она с кривой, озорной улыбкой, – так же, как когда раньше он таскал меня за волосы, разве что сейчас мне не больно. Это же месть, да? Мне было так больно, когда он тянул меня за волосы, – сказала она, – так что хорошо говорить о таких вещах, когда голова кружится от вина, и с изображением отсеченной мужской головы на блюде перед глазами. Чего я не понимаю, – сказала она мне, – так это почему вы снова вышли замуж, когда уже знали то, что знали. Вы подписали договор, – сказала она, – и теперь на вас распространяются все законы.
Я надеюсь взять верх над этими законами, сказала я, живя в их рамках. Мой старший сын однажды сделал копию этой картины на стене, сказала я, но опустил все детали и просто набросал формы и пространственные отношения между ними. Интересно, сказала я, что без этих деталей и истории, которой они связаны, картина стала исследованием не убийства, а сложности любви.
Паола медленно покачала головой.
– Невозможно, – сказала она. – Эти законы существуют для мужчин и, может быть, для детей. Но для женщины это просто иллюзия, как песочный замок на пляже, который, в конце концов, только временное здание, которое ребенок строит до тех пор, пока не станет мужчиной. Для закона женщина – это тоже нечто временное, существующее между постоянством земли и жестокостью моря. Лучше быть невидимой, – сказала она. – Лучше жить за пределами закона. Быть – как это сказать по-английски?
– Вне закона? – сказала Фелиция, ухмыляясь в тени.
– Вне закона, – удовлетворенно сказала Паола. Она подняла свой пустой бокал и со звоном чокнулась с бокалом Фелиции. – Я выбираю жизнь вне закона.
Водитель такси указал, как спуститься к пляжу от того места на дороге, где он меня высадил, широко размахивая руками, чтобы передать необходимость выйти за дощатый настил, который, извиваясь, уходил далеко в дюны и терялся из виду. Глухая, тяжелая полуденная жара начала спадать, и небо приобрело слабый оттенок кровоподтеков. Белый бетон низкой стены, окаймлявшей песок, еще сиял от ослепительного солнца, хотя к нему подползала резкая линия тени. Из-за дюн стал слышен приглушенный шум воды, и вместе с ним вдруг появилось ощущение тяжести и протяженности моря, несмотря на то что самого его пока не было видно.