(АЖ) Вы в конце концов попали в Россию?
(ДВ) В 1959 году! И первое возвращение из Советского Союза во Францию чуть было не стало последним. Мне не понравилось в стране, где царило молчание, где не было слышно детских криков.
(АЖ) А что там было?
(ДВ) Моя первая поездка была ужасной! Это было через шесть лет после смерти Сталина и через три года после доклада Хрущева, в то время, когда выжившие возвращались из концлагерей – из Сибири и из других мест. Увлекательным это точно не было. На всем лежал груз, невероятный налет грусти. И, как обычно, бюрократия.
(АЖ) Когда вы ездили в Россию, вы чувствовали связь с ней?
(ДВ) Я свободно говорю по-русски. Даже на двух русских языках: на старорежимном, прекрасном литературном языке и на советском русском, который примерно как американский по сравнению с английским. Даже хуже. Русский народ очень испортили. Семьдесят лет коммунизма – это много. Посмотрите, какой отпечаток на немцах оставили двенадцать лет фашизма. Понимаете теперь, что случилось с русскими? Несколько поколений! Это тяжело. И даже сегодня у них правительство, которое их не достойно. У них ничего нет! Они – как потерянные дети. Это печально. И мы для них ничего не можем сделать.
(АЖ) Поездки в Россию были как-то связаны с художниками?
(ДВ) В первую очередь они были связаны с тем, что я хотела узнать, что случилось с моей семьей. Во время войны Советский Союз забрал обратно у Румынии Бессарабию и часть Молдавии. Я проехала по Советскому Союзу с севера на юг. Естественно, съездила в Одессу, в Бессарабию и Молдавию. Я хотела найти следы своего деда, поклониться его могиле, у меня о нем остались самые светлые воспоминания. Я искала его могилу на кладбище, но ее не существовало. А ведь это было видное захоронение, из дорогого мрамора. Я навела справки, и мне сказали, что мрамор с еврейского кладбища пошел на изготовление пепельниц, которые продавались в государственных магазинах.
Когда я оказалась в России, то была ошеломлена полным отсутствием свободы. И в искусстве, и в других сферах – в искусстве даже больше. Отсутствие свободы заметнее всего в произведениях искусства. Как можно жить при полном отсутствии свободы? Но эти люди как-то жили. А как можно заниматься живописью в таких условиях? Знаете, там был диктат – как при Гитлере, то же самое: писать нужно было по канонам социалистического реализма, и точка! Все остальное было запрещено. Я долго искала художников, это было ужасно сложно. Нужно было доказать свою благонадежность. Я посещала мастерские художников, которые меня очень разочаровывали. И так продолжалось годами. Я видела более или менее хороших художников, но в общем и целом – ничего выдающегося.