Дина Верни: История моей жизни, рассказанная Алену Жоберу (Жобер) - страница 38


(АЖ) Вы упоминали «неосязаемое», но как его описать? Ведь это все же парадоксально, человеческие формы очень «осязаемы», очень конкретны.

(ДВ) На первых порах, когда Майоль работал, нужно было помалкивать. Позднее, когда мы стали сотрудничать, мы много разговаривали. Матисс его однажды спросил: «Что это вы без конца говорите о своей новой натурщице?» И Майоль ему ответил: «Она – красавица и говорит, как Андре Жид». В общем, мы много говорили. Это слово, «неосязаемое», было ему очень свойственно: «Я хочу передать неосязаемое», «Я хочу передать то, что внутри». Это не так уж парадоксально. Это означает, что он искал сам объем. Жизнь объема в себе. Знаете, это первопричина идеи абстрактной скульптуры. Она возникла у него не как у технического специалиста – он таким не был. Майоль хотел выразить неосязаемое, то есть он хотел выразить объем ради самого объема. Однажды после долгих колебаний я позволила себе порасспрашивать его, потому что была уже достаточно подкована в современном искусстве и у меня возникало много вопросов. Я спрашивала его: «Как так случилось, что вы ваяете только человеческое тело? Раз вы находитесь в поисках чистого объема, почему непременно человеческое тело? Это бесполезно. Почему не отойти от человеческой фигуры в пользу красоты создания упрощенной формы?» Он подумал и посмотрел на меня: «То, о чем вы говорите, – это скульптура будущего. Я не против. Но я присоединяюсь к мнению Леонардо да Винчи: „Кто может изобразить человека, знает, как изобразить весь мир“».


(АЖ) Вам не кажется, что он мог бы заниматься писательством?

(ДВ) Майоль не писал. И очень жаль, потому что он часто произносил замечательные фразы. Жаль, что не существует сочинений Майоля. Лишь свидетели сохранили отдельные замечания, сказанные по тому или иному поводу. Он был теоретиком открытия абстрактного искусства, хотя сам об этом даже не догадывался. Потому что не занимался теоретизированием, он был в поисках. Майоль был первопроходцем, изобретателем. Он даже изобрел бумагу, на которой рисовал. Как-то Матисс рассказал мне: «В 1905 году я был в Кольюре. Прихожу к Майолю, захожу в его мастерскую. А он стоит там молча и жует. „Эй, Майоль, вы что там жуете?“ Майоль вынимает то, что было у него во рту, и приклеивает к стене со словами: „Вы увидите“. Это была тряпочка, которую он жевал несколько часов. „Вот бумага, которую я изготовлю“».

Он не хотел ни китайской, слишком легкой, бумаги, ни японской, которая была слишком плотной. Ему пришла мысль изготовить свою собственную из чистых льняных волокон. Матисс был совершенно ошарашен. А Майоль действительно изготовил свою бумагу. И его гениальный меценат, граф Кесслер, выделил ему средства на создание небольшого предприятия. Граф снял сарай в Монвале, совсем рядом с Марли-ле-Руа, и они превратили его в бумажную фабрику! Со временем Майолю это наскучило, и он передал управление фабрикой своему племяннику Гаспару, который перепродал патент Монгольфье. А бумага «Монваль» существует до сих пор!