(АЖ) А как с вами связались?
(ДВ) Меня хорошо знали в Париже как эсеровскую активистку. Один из друзей моего отца, Федор Ильич Дан, руководивший тогда русскими социалистами в Париже, сделал на меня ставку. В 1917 году Дан был представителем меньшевиков в исполкоме Петроградского совета. Он был ярым оппозиционером по отношению к большевикам. Через три-четыре года Федора Ильича арестовали, отправили в ссылку, а затем он уехал из России.
Теперь возвращаемся в лето 1940-го: после поражения и мирного соглашения началась оккупация. В Париже среди меньшевиков возникла паника. Дан сказал: «Дина Верни жива. Она в Баньюльс-сюр-Мер. Это дочь Жака – надежный человек». Точно так же считали пятеро троцкистов из Марселя: они знали, что на меня можно было положиться. Дан отправил в Марсель список меньшевиков и других людей – пятьдесят девять имен, – кого нужно было срочно перевести через границу. Посланец Бона приехал в Перпиньян, чтобы поговорить со мной. Встречи в Перпиньяне были менее опасны, чем в Баньюльсе, маленьком городке, где все всё знают и всё видят. И вот в кафе я встречаюсь с парижанином, который говорит мне: «Меня послали американские профсоюзы. Вы можете переводить людей через границу?» – «Так я, знаете, уже этим занимаюсь. Столько людей каждый день ищут, где граница. Я показываю им дорогу. И поскольку я все время на «Хуторе», я перевожу их, можно сказать, по-любительски». – «Нет-нет, это нужно делать серьезно. Вы согласитесь? Это рискованно». Надо сказать, что, если говорить обо всей горной гряде Пиренеев, проще всего пересечь ее около Баньюльса – там, где горы упираются в Средиземное море. Граница там совсем близко. Добравшись до перевала – а он на небольшой высоте, – достаточно спуститься на Порт-Боу, и вы в Испании. Разумеется, нужно было избегать французских и испанских патрулей.
(АЖ) Я прошел этим путем. Он действительно довольно долгий, иногда с крутыми подъемами, но это в человеческих силах, это по силам даже уставшим или пожилым людям. Но ведь были же еще страх, тревога?
(ДВ) Война не война, в Баньюльсе все «переводили». Там процветала контрабанда: оливковым маслом, табаком, самыми разными продуктами. И это тоже было преимуществом. Местные никогда не были ни очень любезными, ни гостеприимными, ни улыбчивыми. Они не были участниками Сопротивления, но у них было очень важное качество. Они блюли закон молчания, для них это была абсолютно священная традиция. Они, как и разбойники с понятиями о чести, никогда не задавали вопросов. А горы – это вообще было святое. Как сказал Майкл Кауфман, приехав выступать в качестве свидетеля в Перпиньян, контрабандисты и пастухи уважают горы и свободу больше, чем границы. Для них горы не должны были быть территорией полицейских, таможенников или немцев. Поскольку я часто попадалась им в горах, они прозвали меня Безумной Козой, Cabra Boja по-каталонски, которая прыгает с камня на камень. И направляли ко мне «клиентов». Первые приезжали от Дана при посредничестве Фрэнка Бона – это были меньшевики. А позднее поступали люди, посланные мне помощниками Вариана Фрая.