(АЖ) В конечном счете Брекер выпутался из этой истории совсем неплохо. Он встретил спокойную старость и умер в девяносто лет.
(ДВ) Нет, не стоит так думать! Внешность обманчива. Брекер не осуществил того, что хотел. В Германии на его репутации был поставлен крест. Никто не хотел иметь с ним дела, ему не простили связи с нацистами. У него, кстати, остались друзья-нацисты. «Они сделали для меня много хорошего, – говорил Арно. – Я не могу от них отвернуться». До него как-то не доходило, что были уничтожены миллионы людей. Ну, у него еще было несколько официальных заказов – помпезные бюсты выдающихся личностей: Аденауэра, Садата, Сенгора, но, впрочем, и Кокто или Паньоля. Однако в принципе он следовал стилю холодной и вылизанной скульптуры. Брекер мог бы перешагнуть через это, покончить с прошлым, развиваться. Но точно так же, как он не понимал своей вины, не понял он и того, что нужно что-то менять в своем творчестве. Правда – он так ничего и не понял. Не понял, что такое нацизм. А это все связано. Все развивалось, следуя общей ужасной логике. Этот человек, не лишенный дарования, с прекрасными руками мог стать отличным скульптором. А он все профукал. И останется в памяти как официальный скульптор Третьего Рейха.
(АЖ) После освобождения вы вернулись в Баньюльс?
(ДВ) Да, но прежде я поехала во Френ. И под окнами тюрьмы поприветствовала своих приятелей. Если бы вы слышали, какую овацию они мне устроили! Все прижались к окнам, чтобы бросить записку, а это, поверьте, кое-чего стоило! За такое могли избить, перевести в другую камеру или в карцер. Но все кричали: «Ура, Дина!» Благодаря тому, что я оказалась на свободе, они чувствовали себя свободными. И были счастливы. В наших отношениях не было места зависти. Это восхитительно! Тот, кого выпускали из тюрьмы, приходил под окна, чтобы забрать записки. И я действовала, как тот испанец, который сообщил обо мне Майолю. У меня по всему телу под одеждой были спрятаны записки. Я потом три дня объезжала разных людей в Париже, чтобы доставить эти послания.
(АЖ) А не опасно было возвращаться под стены тюрьмы после такого – едва ли законного – освобождения?
(ДВ) Конечно, это было опасно. А что, я когда-нибудь была паинькой? Я всегда поступала безрассудно. Перед своим отъездом Брекер меня проинструктировал: «Держитесь подальше от границы. Старайтесь не мозолить никому глаза. У вас еще могут быть неприятности». В день моего освобождения мы с Майолем пошли в кино, на «Вечное возвращение». А вечером мы уже работали у скульптора Робера Кутюрье, который тогда был подмастерьем Майоля. В его мастерской была скульптура Майоля, для которой я позировала, «Река». И мы много часов работали над ней. Вот так прошел мой первый день на свободе. Это было в конце 1943 года, в день похорон Мориса Дени, если мне память не изменяет, в ноябре 43-го.