Естественно, все, кто борется за искусство, гордятся, пройдя испытание временем, которое и есть единственный судья. Хотя все вечно ставится под вопрос, рост цен на выдающихся мастеров, которых иногда забывали на целое столетие, приносит радость и успокоение. И очень прискорбно, когда дорого продаются посредственные, но новомодные произведения. Молодежь зачарована деньгами, она забывает об искусстве ради выгоды. А последствия такого подхода – удручающие. Это новые салонные художники; их собратья XIX века, по крайней мере, умели рисовать. Салонное искусство осталось ровно тем же, только сменило обличье.
Лоран, которого я выставляла в 1947–1948 году, сказал мне: «Раньше искусством занимались несмотря ни на что, против собственной воли. Это должно было выплескиваться наружу. Художник не продавался или почти не продавался, иногда он жил в нищете, но продолжал, потому что не мог остановиться. Это было сильнее его». Лоран говорил о настоящих творцах, и не так важно, можно ли их произведения увидеть в подвале, на чердаке или в мастерской. Важно, чтобы художник самовыражался, а его произведение появлялось на свет.
(АЖ) Здесь, в галерее Дины Верни, устраивались праздники?
(ДВ) Постоянно, по случаю каждой выставки. Сюда набивалась куча народу. Мы жили искусством! Жили в ритме, которого сегодня уже нет.
(АЖ) На самом деле в Париже немного галерей, которые продержались более пятидесяти лет…
(ДВ) Эта открылась в 1947 году. То есть мы перешагнули за шестьдесят.
(АЖ) Вы хотите сохранить эту галерею или вы считаете, что музея теперь будет достаточно?
(ДВ) Нет-нет! Я не только хочу сохранить свою галерею, но надеюсь, что впереди ее еще ждет много хорошего. Я была знакома с великими маршанами. Сегодня торговцы картинами уже не те, что в XIX и в начале ХХ века. Дюран-Рюэль, сделавший так много для импрессионистов, разорялся дважды. Многие маршаны оставались без штанов, защищая тех, кого любили. Я чувствую свою близость именно к ним. Несколько раз я крупно рисковала. Как правило, я не хотела продавать. У меня мания – не расставаться с произведениями. Вы же сами это заметили! Поэтому я открыла музей. Так что для меня продать что-то было настоящим кошмаром.
На свое сорокалетие, в 1959 году, я устроила выставку Бошана. Как-то туда зашел Билли Уайлдер: «Сколько стоит эта картина?» – «Она не продается». – «А эта?» – «Эта тоже». – «Ну хоть вон та?» – «Не продается». И он потом везде рассказывал: «Дина – потрясающая женщина. Она продает посредственные картины, а лучшие оставляет себе». Это, естественно, была шутка. Билли Уайлдер за словом в карман не лез. На открытии галереи в 1947 году он был одним из моих первых клиентов, и мы оставались друзьями до конца его дней. В общем, продавать приходилось, но в самом крайнем случае. Многие поступали как я: они сами были коллекционерами, специализировались на чем-то и продавали скрепя сердце. У них было сердце. И это был целый мир. А теперь это в основном мир денег. Это не значит, что те «осколки прошлого» не зарабатывали состояния. Зарабатывали. Но так же легко их теряли. И по тем же самым причинам.