Вошел Исайя с ведрами в руках.
— С добрым утречком, — улыбнулся он.
Самуэль лишь криво усмехнулся в ответ.
— Ранехонько поднялся.
— Кто-то же должен.
Самуэль покачал головой, Исайя и этому улыбнулся. Потом поставил ведра на землю, подошел к Самуэлю и тронул его за предплечье. Ладонь его скользнула вниз, встретилась с чужой ладонью. Исайя сжал пальцы Самуэля, и тот не сразу, но все же пожал ему руку в ответ. Самуэль окинул его недоверчивым взглядом, и в его глазах — такого глубокого коричневого оттенка, какой и во сне не приснится, — Исайя увидел свое отражение. И тут же распахнул собственные глаза, как бы приглашая Самуэля заглянуть и убедиться, что и его ждет теплый прием.
Самуэль разжал руку.
— Что ж, раз уж мы встали, можем заодно… — Он махнул в сторону плантации.
Исайя снова поймал его руку и поднес к губам.
— При свете негоже, — нахмурился Самуэль.
Исайя покачал головой.
— Ниже дна-то не упадешь.
Самуэль вздохнул, вручил Исайе метлу и вышел в утро, распускавшееся под насыщенным влагой небом.
— Неохота чего-то.
— Что неохота? — спросил Исайя, выходя следом.
— Да вот это, — Самуэль широко махнул рукой.
— А что делать? Придется, — отозвался Исайя.
Самуэль покачал головой.
— Не обязаны мы тут впахивать.
— На кнут нарываешься?
— Мы на него по-любому нарваться можем, даже если не провинимся ни в чем, забыл?
Исайя съежился.
— Не выношу, когда тебе больно.
— Сдается, тебе и свободным меня видеть невыносимо?
— Сэм! — Исайя покачал головой и направился к курятнику.
— Прости, — прошептал Самуэль.
И обрадовался, что Исайя его не услышал. Глядя ему в спину, он пошел к загону для свиней, взялся за ведро… И вдруг оно настигло его, бесшумно подкралось сзади. Воспоминания часто накатывали на него вот так — урывками.
В тот день — вернее, в ту ночь (черное небо так и искрилось звездной пылью) — они были еще слишком юны, чтобы понимать, что к чему. Лежали и смотрели в небо через прореху в деревянной крыше. Одно мгновение решило все. Усталость свалила их на сено. От изнеможения мутилось в голове, они едва могли шевелиться. Днем, когда они сидели на берегу, руки их встретились под водой и отчего-то долго не могли расцепиться. Они смущенно переглянулись, но Исайя вдруг улыбнулся, а сердце Самуэля растерялось, не знало, биться ему теперь или нет. Он вскочил и пошел в хлев. А Исайя побежал следом.
В хлеву стояла темнота. Ни факела, ни лампы зажигать не хотелось, а потому они просто натаскали сена, бросили на него лоскутное одеяло, которое сшила для них Тетушка Би, и растянулись сверху. Самуэль выдохнул, а Исайя прошептал в тишине: «Да уж, сэр». И прозвучало это в тот момент совсем иначе. Не то чтобы нежно, но ласково. Веки у Самуэля увлажнились, но он попытался скрыть это — даже от самого себя. Просто рефлекс. Исайя тем временем перекатился на бок, лицом к нему. Показалось, что все его тело распахнуто настежь и манит, и нет в нем стыда. Взгляды их встретились, они потянулись друг к другу и стали одним в темноте.