Он прошептал про себя нечто матерное, но вслух говорить не стал. Сдержался. Силён!
— Ты за это ответишь, Пуэбло! — только и смог выдавить он.
Я встал и пошёл прочь из избы — а говорили мы в здании управления виа. Что ему на такое ответить?
— Мы ведь и правда думали, что пойдём ВМЕСТЕ с тобой воевать со степняками! — закричал он в спину, с обидой в голосе.
— Лучше молись, сукин сын, чтобы горожане согласились на мир, — со злостью парировал я. Нафиг такие союзнички. С такими союзниками и враги не нужны. — Можете уводить. — Это я парням на входе, чтоб отвели его ко всем пленным.
* * *
Они приехали через час после рассвета. В лагерь заезжать не стали, громогласно потребовали меня пред свои очи.
Я не стал ломаться и вышел, хотя мог их и помариновать. К чёрту, мне не нужен этот мир, а значит надо строить из себя слабого и прогибаться. Даже в мелочах. Хорошо смеётся тот, кто смеётся над гробом врага, надо уметь ждать время смеха.
Пятеро. Те же лица. Сзади, на расстоянии полёта стрелы, человек сорок «подписки». В железе, но забрала подняты, мечи в ножнах. Без копий-лансов, что гут. Больше, возможно, в городе воинов просто нет — все, кто выжил, в моём лагере в статусе пленных, или в огромной яме коллективно закопаны. Кстати я не отдал родственникам тела для погребения, как тут принято, за это меня в городе сейчас отдельно ненавидят, но, блин, у меня родители меньше года назад от эпидемии умерли! Не хочу новых эпидемий.
— Слушаю вас, сеньоры, — вышел я вперёд, сложив руки на груди в показно расслабленной позе: «Мальчик хорохорится».
— Мы не принимаем таких унизительных условий! — словно выплюнув, произнёс бургомистр. — Мы не будем подписывать ТАКОЙ договор, и вообще отказываемся говорить на языке ультиматумов. Когда будешь готов обсудить выкуп за наших воинов, можешь присылать своих послов, мальчишка. Мы по-прежнему в состоянии войны.
Он развернул лошадь, чтобы уезжать, и остальные последовали его примеру, но я закричал:
— Нет, сеньор бургомистр! Это так не работает!
Обернулись.
— Когда его величество будет разбирать наше дело в Королевском Суде, я хочу, чтобы он имел точное представление о происходящем, — улыбаясь, произнёс я. — А именно, чтобы он точно знал, что я предлагал вам мир, на каких условиях, что вы совершенно точно от мира отказались — это не моя придумка. Я хочу, чтобы вы написали пергамент, что отказываетесь от мира на таких условиях. Как считаете, это справедливое требование?
Требование разумное. Должны клюнуть. И они, и я — вассалы короля, мы ему подчиняемся, как сеньору. Он для нас судебная власть, как я — для своих крестьян и баронов. Ведь откажись горожане пойти навстречу — проявят желание обмануть короля? Звучит так. А король в их ситуации — единственный авторитет и единственное спасение. Неможно им даже тень на его авторитет кидать. Даже мысль, что они могут подумать его обмануть, должна выглядеть кощунственно.