Не знаю. Но, во всяком случае, сколько раз, сворачивая на грязную разбитую, можно сказать, лесную дорогу, всю в ямах, лужах и кочках, я обнаруживал метров через триста уже более-менее уверенную бетонку, которая приводила, порою, не то, что к какому-нибудь объектику, а к объектищу, представляющего собой огромный город без имени и названия.
Ну а за спиною Гагарина, неподалеку был, да и сейчас существует, арсенал, как мне кажется, способный не только уничтожить все живое на Земле, а и развалить эту планету на куски. Хотя кто знает — может быть Эта Страна просто бахвалится и пускает пыль в глаза — и ничего там нет, кроме болтовни и внешней бравады.
Начало сентября, Москва, МАДИ.
Вечереет — заканчивается рабочий день.
Я сижу у окна, выходящего в грязный внутренний двор института и жду телефонного звонка от Ирины. В то время еще сохранялась поясная разница во времени между Москвой и Саратовым, поэтому она заканчивала работать, когда у нас было только пять часов вечера81.
Со скуки я смотрю сквозь замызганное окно — на улице моросит дождь… нет — не моросит, а вернее — льет дождь. Но он льет уже второй день… какими-то волнами — то ни с того, ни с сего, усилится до ливня, то вдруг — ослабеет до капели, поэтому про него так и хочется сказать — моросит, моросит, навевая грусть и наводя уныние. Освещение такое неопределенное, что кажется — наступает ночь. Впечатление усиливается не только свинцовым небом и серо-глянцевым асфальтом, но и тем, что во внутренний дворик проникает мало света. Сам по себе он мал, а здание высоко и обхватывает его с трех сторон. Глядя в окно трудно понять который час — десять, восемь, шесть, четыре… Назови любую цифру — и поверишь.
Московская осень82!
Поэтому впечатление, что мое ожидание длится целую вечность. Однообразие за окном не дает прочувствовать ход времени — время будто бы замерло-затаилось в этом полумраке.
Я не зажигаю свет. Ребята, предвкушая завершение тоскливого целодневного сидения на работе, курят внизу в мастерской (ко мне наверх просачивается табачный дым), а я сумерничаю.
Жду ЕЕ звонка… жду давно — с самого утра, а может со вчерашнего вечера, с того момента, когда положил трубку на рычаг. Вся моя тогдашняя жизнь укладывалась всего в два принципа — «от звонка до звонка» и «от встречи до встречи».
От окна веет холодком, хотя оно стоит заклеенным уже лет десять. Его никто не открывает. Еще бы — на улице плюс одиннадцать, помещение огромное, народа мало, а отопление включат нескоро.
В самом институте — намного теплее — там и пространства поуже и людей побольше. Мы нередко поднимались в коридор на второй этаж — погреться. Ведь наша гигантская лаборатория с шестиметровыми потолками не прогревалась, ни летом, ни зимой.