Возвратившись к столику, я обнаружил, что Ирина не скучает в одиночестве, как я предполагал, поскольку свободные места за столом заняла какая-то совсем юная, лет двадцати, парочка, с которой Иринка вела оживленную беседу. Подсев, я тоже принял участие в разговоре, да так заговорился, что не заметил как к столику подошел стройный молодой официант с подносиком, на котором стоял небольшой заварочный чайничек и две маленькие, кофейные, чашки. Я поднял на него удивленный взор но, по тому, как эффектно он подмигнул мне правым глазом, понял, что это — камуфляга долгожданного коньяка.
Только мы поставили его на стол, как принесли заказанный ужин. Наши молодые соседи увлеклись поглощением деликатесов98, а мы, потихонечку, чередовали «чаек» с горячими блюдами и какими-то отвлеченными разговорами, на которые способны только влюбленные. Через какое-то время я заметил, что юноша, сидящий напротив, стал меньше обращать внимания, и на обед, и на свою подружку, а стал поглядывать, то на меня, то на Ирину. Его взгляды становились все более пристальными.
И тут до меня докатило, что наши, с Ириной, физиономии, от «чая» стали значительно краснее, разговор — намного душевнее и веселее, а речь — менее разборчивой. Это Преображение не могло пройти незамеченным, поэтому юноша так и приглядывался ко мне.
Поняв его страдания, я подвинул к нему, и чайник, и чашки, сказавши, что нам все равно поллитра коньяка не одолеть. Это так растрогало парочку, что они рассыпались в благодарностях, после чего сразу же начали прихлебывать «чаек» маленькими глоточками.
А я, в тот момент, когда Степан или Иван надевал на меня мою любимую вмфовскую шинель, чувствовал себя барином вдвойне. И из-за того, что могу дать десять рублей старику «на чай» и потому, что отвалил с барского плеча полбутылки коньяка юнцам.
Девушка, милая, я прошу — продлите!
Телефоном сейчас уже никого не удивишь. Он стал привычной, почти вездесущей, вещью, настолько прочно вошедшей в нашу современную жизнь, что кажется — так было всегда. Однако, в моем детстве телефона попросту не было. Да — я видел телефонные будки и, помню, как мать поднимала меня на руках, чтобы я мог покрутить телефонный диск. Но звонить и разговаривать мне было не с кем. Ни у бабки в деревянном доме, ни у мамкиных подруг в домах телефонов не было.
Чуть позже, когда мы переехали на Хорошевку, я видел очереди, стоящие, и в дождь, и в мороз, и в жару, к телефонной будке у нашего подъезда. Но сам я телефоном опять не пользовался, поскольку некому было звонить и увидел его первый раз только в 1970 году, когда мне стукнуло аж целых десять лет99.