Дни шли за днями. Каждый раз, подходя к зеркалу, над которым, торчала розетка, чтобы побриться, я сторонился дурацких болтов. И каждый раз, глядя на них, я как будто бы на мгновение о чем-то вспоминал, какая-то картинка пролетала в моих глазах, и также, как и в первый раз, мгновенно исчезала.
Я помучился пару дней пытаясь понять — что же мне хочет сказать этот чертов бак. Но ничего не получалось. Это видение было так мимолетно, что ни оставляло никакого следа в голове. Ну нет и нет! Я успокоился и плюнул на него.
Тем временем из Саратова приехала Светлана — младшая сестра Ирины. Девица довольно занудная и своенравная. Она сразу начала ныть, что какой кошмар — приехала в деревню (где кстати родилась и прожила почти 16 лет), где нет горячей воды, где нельзя принять ванну, даже несмотря на то, что ванна есть. И так далее, и тому подобное, разносилось по дому несколько дней подряд. Она ходила с понурой физиономией, как будто бы была то ли обижена на судьбу то ли обижена судьбою.
Из двух сестер, Светлана была любимой дочерью, поэтому Галина Константиновна выполняла любые ее капризы и была готова греть воду в ведрах на газовой плите, лишь бы ублажить ее. В тридцатиградусную жару это было просто невыносимо. Стало не только жарко, но и душно, поскольку пар стоял столбом на террасе и проникал в дом. Вечер был безветренный и от открытых окон толка было мало. Поэтому мы с Ириной отправились на сон грядущий прогуляться вдоль Хопра — поближе к мельнице.
По дороге, в весьма нелестных выражениях, я помянул, и ее сестру, которая, не успев за семафором лапти оставить, умирает без городского уюта, и горячую воду, и материнский идиотизм из-за которого дом, на ночь глядя, напоминает баню, когда там моется рота солдат. Перескочив на эту тему, я начал вслух вспоминать свои золотые денечки проведенные в военных лагерях.
Интересно, но тот месяц, который мы считали попросту выброшенным из жизни, оказался самым памятным за все пять лет, проведенные в институте. Я рассказывал Иринке, как мы мылись в старой каширской бане, как я стоял ночью в карауле, как я слынял от марш-броска, получив наряд вне очереди на кухню, за какой-то, специально совершенный, идиотский проступок…
Я рассказывал и рассказывал, но мои мысли почему-то постоянно вертелись вокруг кухни нашей войсковой части, на которой я провел немало времени. Мне это не понравилось и я попробовал сменить тему, но кухня, назойливой мухой, жужжала в моем сознании. О каких бы случаях своей лагерной жизни я не вспоминал, на так или иначе упоминал о кухне. Я даже пошутил, что вроде бы и не голоден, а о чем не начну говорить, так все о кухне, да о кухне. Как самый голодный.