Поездив по совершенно нетуристическим местам Франции и, особенно, Германии, я понял, что в Европе крестьянин — тот же барон — землевладелец, ставящий себя, если не выше горожанина-ремесленника, то уж, по крайней мере, вровень. В России крестьяне на протяжении почти десяти веков были рабами, бесправными и неграмотными, чья жизнь ненамного отличалась от жизни животных. Которые несмотря на манифест 1861 года, в своем большинстве, так и не стали землевладельцами. А тот, кто смог стать, все равно — владел землей не наследственно, не нажив на ней многими поколениями, ни привычек, ни традиций.
Октябрьский переворот только ухудшил ситуацию, ведь Советская власть ставила своей важнейшей целью — искоренение любой собственности, поэтому она так жестоко расправилась с крестьянами-кулаками, которые пытались стать потомственными землевладельцами. А чтобы у остальных даже и мысли такой не возникало, низвела крестьян вновь на позиции рабов — отобрав у них паспорта, лишив их свободы передвижения, да и вообще — каких-либо прав и свобод. Красные, памятуя о том, что разделяя — властвуешь, всячески принижали крестьян, перед горожанами, выставляя их, в невыгодном свете — и необразованными, и некультурными, и неспособными к какой-либо иной деятельности. В общем — несли ту чушь, которую моя мать вкладывала в понятие: «деревенщина», превознося рабочий класс, как самый передовой отряд общества…
И впрямь — если в крестьянские традиции всегда входило владение землей и инструментами, то в рабочих традициях такого не было. У рабочего нет ничего — только руки и ноги — больше ему ничего не нужно — остальное ему дадут хозяева. Он, как собака — бегает за миской. Сейчас это хорошо видно на примере трудовых мигрантов, гастарбайтеров, лимитчиков…
Дело дошло до того, что сами крестьяне, вместо того, чтобы диктовать правительству свои условия, которому от них никуда не деться, поскольку «голодный рабочий — не рабочий», наоборот, стали стесняться своего положения, своего сословия и всеми правдами и неправдами рвались стать пролетариями.
Ирина так же не была исключением из правила. Уехав из Турков учиться в институт, она считала себя городской, не имеющей ничего общего со своими деревенскими корнями. На все мои нахальные подколки, типа: «колхозница» и «доярка», она категорически заявляла, что совершенно незнакома и неспособна к крестьянскому труду. «Я даже не знаю как кормить кур» — неднократно повторяла она мне. Я, естественно, не верил, да вот только случая не представлялось…
Теплое летнее утро… в окно бьет солнечный свет, к которому я уже попривык, поскольку наши окна выходят на юго-восток и солнце глядит в них из-за Хопра с самого утра. Но сегодня я проснулся почему-то раньше обычного — не глядя на часы, я ощущаю это каким-то «шестым» чувством. Да и вообще — сегодня что-то не так? Что-то здесь сегодня по-другому!