А в тот день Галина Константиновна принесла трех наисвежайших карасиков, которых, как она сказала, купила по дороге домой у мальчишек, только что выловивших их из Хопра. Она решила приготовить традиционных карасей в сметане.
Ирина не настаивала чтобы я их ел. Но, как только из кухни донесся до меня аромат жареных карасиков, то я сразу понял, что это кушание совсем иное, чем то, что мне доводилось пробовать до сих пор. Это был — восторг! Это был — шедевр! Это было — объедение! То, что называется — пальчики оближешь!
Съев первые кусочки, я рассыпался в похвалах, и Галине Константиновне, и мальчишкам. за то, что они их выловили, и Хопру за то, что вырастил такие экземпляры. Я хотел разом съесть всех трех карасей, не поделившись ни с кем. Но не тут-то было!
Глотув очередной кусочек, я почувствовал резкую боль и давление в горле. Я сглотнул, но боль только усилилась Мне хотелось кашлянуть, но не получалось. Я понял, что подавился рыбной костью. О какая костистая рыба — карась!
Дергаясь туда-сюда я ничем не мог помочь себе. Боль становилась не скажу, что нестерпимой, но очень и очень тягостной. Горло распирало, на желудке мутило, к тому же на меня накатил страх смерти. Иринка сказала, что надо срочно идти в больницу. Здесь, в Турках, все рядышком и врач щипцами за минуту вынет из меня эту гадость. Она еще продолжала говорить, когда мне пришло на память, что в таких случаях всегда пользуются хлебным мякишем. Я быстро наковырял его целую ладонь. Галина Константиновна подала мне чайник и я хлебанул прямо из носика, пытаясь проглотить весь тот размокший хлеб, которым я набил рот.
Глоток-другой, что-то дернулось туда-сюда в горле и я, почувствовав острую боль, как будто бы меня изнутри полоснули ножом, ощутил, что размокший хлеб потоком ухнул в мое горло, как вода в отверстие унитаза, с каким-то чмокающим звуком.
Я сглотнул — кость исчезла! Слава Богу! Но боль осталась! Решив продезинфицировать горло и привести себя в равновесное состояние, я выпил маленькими глоточками целый стакан водки. Отчего опьянел, разомлел и успокоился. К ночи успокоилось и мое горло. Хотя, встреченный через несколько дней, врач сказал, что лучше было бы все-таки вытащить — как бы кость не впилась в кишечник и не привела бы к нагноению и операции. Я на минуту сильно струхнул, но в молодости существует так много радостей, что той же ночью я начисто забыл об этом предупреждении.
С той поры я даже не смотрю в сторону рыбы, наложив на нее строгое табу. «Пусть едят другие» — говорю я, перефразируя известную латинскую поговорку. Может во мне живет память дальних-дальних предков, один из которых был рыбой и я не в состоянии есть своих соплеменников.