Суфийская группа, возглавляемая едва опрерившимся юнцом, прибыла в Багдад, где стало известно о полном разгроме и разрушении Балха и гибели его жителей. Они путешествовали еще несколько лет, совершив за это время паломничество в Мекку, а затем отправились на север, в Сирию и Малую Азию, посещая по дороге суфийские центры.
Центральная Азия содрогалась под безжалостными ударами монголов. Казалось, что мусульманская цивилизация доживает последние дни своей почти шестисотлетней истории.
В конце концов отец Руми осел поблизости от Коньи, связанной с именем св. Павла, и там основал свой центр. В то время город находился под властью сельджуков, и шах пригласил отца Джалалу-ддина обосноваться там. Тот принял официальный религиозный пост и продолжал посвящать сына в суфийские тайны.
Кроме того, Джалалуддин вступил в контакт с Величайшим Мастером, поэтом и учителем Ибн аль-Араби из Испании, который примерно в это же время находился в Багдаде. Эта связь была установлена с помощью одного из учителей Руми Бурханудина, прибывшего в сельджукские владения вскоре после смерти отца Руми. Став Джалалуддину учителем вместо отца, Бурханудин вместе с ним посетил Дамаск и Алеппо.
Руми было около сорока лет, когда он начал полуоткрыто распространять свое мистическое учение.[31] Таинственный дервиш «Солнце веры Табриза» был вдохновителем множества его прекрасных стихов, а также тех методов и форм, в которых его учению предназначено было сохраниться в Ордене Мевлеви. Исполнив свою работу, этот дервиш исчез через три года и больше о нем уже никто ничего не слышал.
Сын Руми считал этого «посланца неведомого мира» самим Хызром, таинственным патроном и руководителем суфиев, который появляется, и затем, передав свое послание, исчезает из поля видимости людей с обычными восприятиями.
Именно в этот период Руми и стал поэтом. Хотя его и считают одним из величайших персидских поэтов, поэзия для него была только вторичным продуктом. Он считал ее не более чем отражением истины – той необъятной внутренней реальности, которую он называет любовью. Он писал, что истинная любовь молчалива, ее невозможно выразить словами. Несмотря на то, что его поэзия была призвана воздействовать на людей тем способом, который можно назвать только магическим, сам Руми никогда не позволял себе быть сбитым с толку и отождествлять ее с гораздо более великой сущностью, слабым отражением которой она являлась. Вместе с тем, он считал ее мостом, с помощью которого можно было связать то, что он «реально чувствовал», с тем, что он мог сделать для других.