— Но ведь это… — меня затошнило. Чертова колбаса!
— Слушай, Лесь, ты тут кушай, а мне идти надо, маму навестить, когда меня долго нет, она волнуется.
— Конечно, Слава, ты иди, спасибо тебе за питание. Я тут подумаю, информацию переварю.
Вот оно в чем дело! Теперь понятно, что за люди появились у нас в больнице. Несчастному Серегину вместо того, чтобы вправить вывих, удалили органы. И продали кому-то. Владельцу казино, например. А что, все совпадает. Умер Серегин — появилась донорская почка для криминального авторитета. И группа крови та же самая — четвертая.
А я, дура, отиралась рядом, потащилась вы морг к Софье, потом к Денису на работу, вот и попала… Меня посчитали настолько опасной, что даже попытались подставить. Кстати, не попытались, а подставили по полной программе. За пропавшие из процедурного кабинета наркотики по головке не погладят.
Меня внезапно стало знобить. Не снимая тяжелого халата, я залезла под одеяло и уже привычно свернулась калачиком, стараясь придумать, кто же может мне помочь в этой ситуации. Но навалившийся на меня сон избавил меня до утра от этих мучительных размышлений.
* * *
Утром она проснулась от того, что ее ослепило солнце. Вчера ночью она тщательно задернула тяжелые занавески, но, видимо, не до конца, и теперь солнечный луч, втиснутый в щель между портьерами, выжигал ей левый глаз как маленький лазер. Она села на постели, откинув тяжелое одеяло в шелковом пододеяльнике. Этот комплект постельного белья они привезли из Турции, он так нравился мужу. Она всегда называла его мужем, хотя они были не расписаны. А теперь его не стало, и ей нужно учиться жить одной. Последние дни после похорон она еле справлялась с депрессией. Пару раз появилась тощая подленькая мыслишка — уколоться, но она старательно прогнала ее, ведь она дала ему слово. Ну и что, что его больше нет, она-то осталась. Он спас ее тогда, будет спасать и сейчас.
Она была молоденькой дурочкой, жила в центре города, отец — начальник крупного строительного треста души в ней не чаял. Стоило ей только заикнуться о машине, и папа купил ей серебристую Опель-Вектру. Захотела поехать на Ибицу — пожалуйста! На Ибице она впервые и попробовала наркотики. Ее там не покидало постоянное чувство стыда от крутящихся вокруг друг друга полуобнаженных тел, а больше от предельной откровенности высказываемых напрямую желаний.
Чтобы раскрепоститься, она вначале попробовала курить, но ей не понравилось — щипало горло, все время хотелось кашлять. А потом ей дали понюхать кокаин французы из соседнего номера. После кокаина она как-будто летала, но все очень быстро закончилось, и осталось только опустошение, как будто ее выпотрошили, как кролика на прилавке.