В свою очередь, гипотеза о детской сексуальности имела ряд последствий. Это была гипотеза универсальной ситуации. Отсюда следовало, что невроз или психическая нормальность определялись способом ее разрешения, а не самим фактом ее возникновения. Это также означало, что никто не был защищен от невроза. В связи с тем, что желания инцеста стали бессознательными, именно это бессознательное необходимо было исследовать, его траектория отмечалась в симптомах, которые его выражали.
Переходя от специфики истерических историй к универсальности эдипова комплекса, центральные принципы претерпевают изменения: жестокое обращение со стороны отца становится запретом отца на желание ребенка обладать матерью. Индивидуальный опыт фактического насилия стал одним из вариантов опыта в рамках универсального правила. Что, однако, приводит в движение эдипов комплекс в первую очередь? Ответы обычно лежат в плоскости развития – сосущий младенец становится анальным малышом, который потом становится фаллическим ребенком. Эдипов комплекс возникает на фаллической стадии, когда сексуальные желания и девочки, и мальчика сфокусированы на клиторе или пенисе. Тем не менее я полагаю, что исторический взгляд на субъекта в отличие от парадигмы развития может дать другой ответ на этот вопрос. Что случилось с ребенком с точки зрения его общей истории, а не биологии, когда его желания стали инцестуозными (то есть фаллическими)?
Фрейд подчеркивал: когда ребенок видит, что мать беременна другим ребенком (или в силу общекультурных представлений и собственных тревог и надежд ожидает, что мать будет беременна другим ребенком, как, например, мать его друга), то сама ситуация требует развития мышления. Для ребенка это исторический, а не телесный момент. Чувства, вызванные исторической ситуацией, заставляют его ум работать. Философский ум рождается из отчаянной реакции на угрозу смещения и на возможность зарождающегося Эго стать ничем, когда бытие может стать небытием. Фрейд отмечает, что проблема, которая заставляет двухлетнего ребенка думать, сформулирована в вопросе «Откуда берутся дети (или откуда взялся этот вторгнувшийся в мое пространство ребенок)?», то есть в вопросе о родах. Но к этому вопросу следует добавить еще один: «Куда мне, ребенку, сейчас идти?», то есть вопрос о смерти. Отчаянное положение, лежащее в основе этой ситуации, требует размышлений и такого развития, когда разум отделяется от тела, частью которого он является, для размышления над вопросами: «Где я теперь, когда кто-то другой теперь я?» и «Где я был, когда кто-то такой же, как я [ребенок моей матери], был там, а я не был?».