Должен отметить, что в тот момент, когда со мной это происходило, я не был испуган. Вся эта звуко-световая фантасмагория не была ни зловещей, ни мучительной, а скорее благодатной — передо мной как бы разверзлись небеса, а не бездна. «Бездна» в виде метнувшегося черного сгустка выскочила только в конце этого события, вернув меня из вечности во время. Так называемый «свет прелести», часто встречающийся в сочинениях аскетов, описывается красноватым с фиолетовым отливом, пугающим и сопровождающимся громкими звуками. Я уже описывал такой свет выше в эпизоде с молодым человеком у телевизора в больнице, и в дальнейшем я неоднократно с ним сталкивался. А здесь, в церкви, ничего подобного не было — только застывший золотой ветер, полнейшая тишина, покой и мир.
Несмотря на чувство благодатности, которым сопровождалось это переживание, результатом его явилось сильнейшее искажение восприятия. Когда я подошел к причастию и проглотил хлеб и вино, я был ошеломлен вкусовым ощущением: вместо вкуса хлеба я отчетливо почувствовал у себя во рту кусочек живой плоти, который я с содроганием проглотил, запив вином с сильным привкусом крови. Так у меня воплотились во вкусовые ощущения метафоры о хлебе-плоти и вине-крови. Правда, мгновенно сработала и защитная мысль об «агнце» или просто «ягненке с того света», кусочек которого мне дали попробовать благосклонные ко мне «бесплотные силы». Возникшая было неприятная мысль о мистическом каннибальстве потухла. Успокоенный объяснением возможности «транспортации» еды с «того света» (хотя на самом деле это была обычная, «запланированная» заранее психоделикой традиции «прелесть», вкусовая галлюцинация), я вдруг почувствовал необыкновенную силу — и духовную, волевую, и физическую. Я ощутил свое тело как бы сделанным из металла и в то же время легко им управлял, свободно пружиня и передвигаясь на своих столбообразных металлических ногах.
Я вышел из церкви. Погода была великолепна, сияло солнце, искрился снег — во всем окружающем меня мире, включая людей, собак, птиц, машины, здания и т. д., я видел только одну одухотворенную, мощную красоту.
При выходе из церкви возникло интересное происшествие, вернувшее меня к проблеме «святости». Проходя по церковному двору, я как-то сначала не обратил внимания, не придал значения тому, что впереди меня, на расстоянии шагов десяти идет высокий молодой человек в меховой шубе и меховой круглой шапке — тряпичный верх ее был инкрустирован желтым крестом, сделанным из какой-то красивой, переливающейся под солнцем материи. То, что я иду за ним как привязанный, и что он, в сущности, является моим символическим поводырем, сменившим «ангела» в черном, который недавно руководил мной в церкви на исповеди, я осознал только подходя к церковной ограде. Он как бы «вывел» меня за пределы территории церкви, за ограду, «протащил» меня за собой еще метров 50 по переулку, потом повернулся, прошел мимо меня, улыбнувшись в русую бороду — высокий, красивый и даже царственный какой-то — и вернулся опять в церковь: оглянувшись, я увидел, как он входил в ворота. То есть весь его проход был явно нефункционален. Я решил, что это какой-то святой или даже дух св. Пантелеймона, как бы воплотившийся на время в этого молодого человека с удивительной шапкой на голове и через него «приветствовавший» меня улыбкой. Это означало для меня не что иное, как тайное посвящение в «святые» — как бы официальное подтверждение моим притязаниям на святость: ведь я только что был «просвечен» нетварным золотым божественным светом благодати, а слово «святой» происходит, как известно, от слова «свет».