Богообщение было не единственным чудесным переживанием на той литургии. После «встречи» все оставшиеся песнопения службы я странным образом воспринимал как обращенные непосредственно ко мне, причем я фигурировал в роли Господа. Отождествление с адресатом гимнов было полнейшим и совершенно непроизвольным. Энергетические потоки звучания, а главное конкретного текстового смысла вдруг сконцентрировались в невидимый, но чувствуемый мной луч и оказались направленными в одну точку. Этой точкой, целью было мое сердце со «сведенным в него умом». Я оказался, как это ни скандально звучит, в целеполагаемом центре всего этого дела, стал живой иконой Христа, мгновенно заняв в «небесной иерархии» столь высокое место. Для верующего человека, который не просто механически повторяет слова молитвы, а со всей силой религиозного чувства направляет их как бы вверх, в трансцендентное, в совершенно для него определенное место Бога, такое переживание выходит за всякие рамки опыта — все чувства реагирования замолкают. Обнаружив место Бога у себя в сердце (что-то вроде короткого замыкания), причем чувственно и сознательно, я претерпел своеобразное «смысловое распинание» — не мог «пошевелиться» ни мыслью, ни чувством, а только как-то отстраненно наблюдал за энергетическим смысловым потоком, вливавшимся в меня. Все эти местоимения с большой буквы в молитвах — «Ты», «Твое», «Его» и т. д. относились непосредственно к моему «я».
После окончания литургии, в полном внутреннем онемении я стал пробираться к выходу из церкви. У стены, в маленьком коридорчике стоял молодой человек с бородой и блестящими экстатическими глазами — тоже постоянный обитатель церковного региона, состоящего из трех-четырех церквей, расположенных в районе Сокольников. Коля Панитков называл его «физиком», предполагая в нем сдвинувшегося на религиозной почве студента, инженера или что-то в этом роде. Знаком я с ним не был. И вот, когда я проходил мимо него, он отделился от стены и, часто крестясь, стал мне кланяться, приборматывая что-то вроде: «свершилось, свершилось…». Тогда я был этим несколько испуган, как если бы кто-то вдруг узнал о моей тайне и дает мне понять, что он в курсе дела. Я отшатнулся от него и быстро вышел из церкви. Теперь я думаю, что он тоже был, что называется, «пробитый» (тогда я называл таких людей «внутренними»), то есть у него был вскрыт «канал», связывающий его с индукцией коллективного бессознательного/сознательного, в сфере которого только что произошла артикуляция моего отождествления с идамом. Поэтому-то он, так же, как и я, чувствительный к «энергиям» сыграл своего рода роль Симеона Богоприимца. Впоследствии я так привык к подобного рода «сознательным» (артикуляционным) проявлениям коллективного бессознательного, частью которого все мы являемся, что перестал удивляться, а скорее раздражался на персонифицированные проявления этого Тысячеголового и Тысячерукого — как его и изображают в древнеиндийской иконографии — чудовища культовых реликтов.