Позже, днем в этом же состоянии нирваны, завершенности я продвигался — именно продвигался, как ледокол, а не шел, — по улице Кирова. Голова была совершенно пуста, светило солнце. Чувствительность к предметности окружающего мира, к приятным мужчинам и женщинам, детям, собакам, деревьям и т. д. была включена только на уровне «небытийного» контакта с бытием в целом, внутренне расстояние чувственно-предметного мироощущения между мной и ними, между моим одиночеством и их общностью было значительно большим, чем расстояние от центра вселенной до ее края, который вряд ли существует.
Я пребывал в этой отстраненности несколько часов. Иногда, правда, она уходила, и тогда, лишенный энергетической защиты мыслеформы «завершенности» я сразу же попадал в лапы «черта» — у меня вскрывались каналы взаимодействия и реакций на «низовые» энергетические волны, которые в состоянии «дремлющего алмазного слона» были совершенно перекрыты.
Например, продвигаясь вниз по Кузнецкому мосту, я зашел в сберегательную кассу на углу Кузнецкого и ул. Жданова, чтобы заплатить за квартиру (реальная, бытовая внешняя жизнь шла сама собой). Я стоял в очереди, облокотившись о барьер и прислонившись щекой к стеклу, за которым сидели служащие сберкассы. Я чувствовал, что сила покоя уходит из меня как воздух из воздушного шара.
Вдруг сзади я услышал очень громкий и ясный женский голос: «Ну, как дела?». Я обернулся и увидел высокую, красивую женщину, которая подошла к двум подругам, стоявшим за мной. Она смотрела на меня в упор. Глаза ее были огромны и блистали тем самым «светом прелести», фиолетово-красным сиянием, о котором я уже упоминал. Но здесь он буквально брызгал из ее глаз. Кроме того, ее вопрос, обращенный как бы к ее подругам, но смотрела она при этом почему-то на меня, прозвучал для моего слуха оглушительным громом, громыханием, что тоже, по аскетическим традициям, является отличительным признаком «явления дьявола».
Несколько мгновений этот роскошный, блистающий невероятной, захватывающей дух красотой «ангел света» неотрывно смотрел мне в глаза с лучезарной улыбкой — я был буквально оглушен и примагничен к ее глазам. Однако я нашел в себе силы отвернуться первым от этой галлюцинации, которая как одежда облекала совершенно обычную женщину.
Я довольно долго, тщательно и упорно смирял свою реакцию, бурю в сердце, которая поднялась во мне от контакта с этой «неземной» красотой, от наглости вопроса «Ну, как дела?» — как будто сатана насмешливо спрашивал меня, как, мол, я себя чувствую в его силовых мирах. В психоделическом отношении этот «контакт» мне был неприятен еще и потому, что только что я переживал состояние покоя по мыслеформе «бога, почившего от всех дел своих», а тут мне опять что-то в морду тыркается. Своей комфортной мощью состояние «завершенности» перекрывало интерес к любым «духовным» приключениям, включая и переживания «небесной» красоты. Вообще с тех пор в моем сознании образовался как бы очаг эмоционального (и ментального) опыта этого покоя, к которому я впоследствии всегда подсознательно стремился как к «высшему» состоянию. По сравнению с ним сам принцип «происходящего» уже как бы заранее был для меня девальвирован, включая даже и какие-то интересные впечатления и переживания. Вероятно это и было (с одной стороны) самым тяжелым психическим поражением, которое я получил в результате всей этой истории, так как все приятное, комфортное, что предоставляет нам иногда обычная жизнь, не может меня удовлетворить в моей подсознательной склонности к этому состоянию «завершенности». В этом смысле испытанное мной тогда состояние «дремлющего алмазного слона» можно расценивать как самый сильный, сокрушительный удар «брани», «прелести». Хотя у этого неоднозначного опыта есть и свои положительные стороны, но говорить о них не имеет смысла, так как это сфера экзистенциального и необщезначимого.