* * *
— О, доченька! — вздыхает совершенно пожелтевшая и поседевшая также той же желтизной женщина из клубов сигаретного дыма из тускло освещённого коридора одиноко висящей лампочкой-грушей на извивающемся проводе. Леви передаёт «доченьку» в руки её матери, дверь перед его лицом захлопывается и мало изменившаяся, разве, что более пожелтевшая и облысевшая, обеззубевшая Нелли Владимировна исчезает за нею со своим ненаглядным чадом перед обескураженным Леви. Он медленно спускается по стёртым ступенькам лестницы, покидая парадную, заглатывает свежий воздух полными лёгкими. Выходит из двора на Курляндскую улицу, переходит на правую, широкую её сторону. Перед глазами воспоминаниями плывут картинки того речного путешествия по реке Кама, где он был маленьким мальчиком, был вместе со своей мамой и они познакомились с приветливой, разговорчивой женщиной с не совсем привычным русским именем Нелли и с её упитанной, толстенькой и избалованной доченькой, которые оказались их соседями по району. И, может быть, по какому-то провидению должен был Леви избавить эту выросшую девочку от смерти под колёсами лихого водителя в эту тёмную, тёплую, моросящую ночь. Может быть. Справа чернеет другая арка, каких много в этом городе, арка, нырнув через которую Леви, пройдя колодезные петербургские дворы, нырнёт в ещё одну такую же следующую арку и окажется в парадной своего дома и, наконец, в своей квартире, оставив ночь и нескончаемую тёмную морозь за дверью.
— Чем ходить по чужим записочкам безрезультатно, так, может быть, лучше пройтись снова по этому завораживающему городу, погрузиться в его дух, в его архитектуру, в эту симфонию в камне — а она у каждого города своя — погрузиться в свои мысли, в самого себя, получше разобраться: кто я, и какой во мне самом смысл и смысл вообще во всём.
У пивоваренного завода «левино место» не занималось. Островок для парковки был разделён белой краской на две части, на одной из которой каждый день дремал «Ягуар». Рядом с парковкой располагалась небольшая автомойка. Вполне возможно, эта машина была её хозяина. Леви неспешно запарковался на «оставленном для него месте». Закрыл двери на замок, прижал зеркала к выпуклым глянцевитым бокам и пошёл в центр. Пошёл вдоль дороги со снующими в обе стороны автомобилями, прошёл под серым мостом в множестве громадных заклёпок, прошёл мимо одинокого, кажущегося необитаемым костёла. Вот он и центр!
На голодный желудок съеденное пирожное — большая радость и наслаждение, второе — так себе, третье уже идёт с трудом и оно в тягость. Так во всём. Парадокс пресыщения. Вид одного и того же города и прогулка по нему стали незаметно приедаться Леви. Он брёл по знакомым улицам, но уже не испытывал того первого восторга новизны. От этого его мысли бродили в каких-то других пространственно-временных измерениях. Он находился сейчас где-то в Берген оп Зооме, в своём доме, на дне рождения у своей маленькой доченьки Брахи-Рут. Да-да, как раз сегодня у неё был день рождения! Ещё совсем недавно, каких-то три года назад, пришёл в этот мир маленький человеческий комочек. Теперь этот комочек расправился в славную девочку, которая бегала по дому, радовалась свечам на торте, пёстрым упаковкам на коробках с подарками, с которых она эти бумажные упаковки сосредоточенно срывала и ещё больше радовалась содержимому самих пакетов-подарков. Трусики, заколочки, бантички — все вещи были носителями любви и детского непосредственного счастья. По лунному календарю день рождения Руши выпадал на месяц Адар, его первое число. Он ясно видел, как сейчас вся семья садится за стол и сейчас этот самый торт будут есть, прежде, разумеется, съев салат Оливье и селёдку под шубой — бабушкины кулинарные произведения, унаследованные от исчезнувшей в никуда Советской страны.