«… одна мне отрада осталась, смотреться в колодезь двора…».
В одном из таких непримечательных дворов-колодцев находится левина парадная.
Когда-то, когда эти дома только строились, они были предназначены для семинаристов, студентов духовных заведений. Какое-то время они в этих домах и жили. Вот ещё интересная деталь: во дворах дома на Рижском 48 в девятнадцатом веке находилась первая синагога петербургских любавических хасидов.
Лифт лениво скрипит несмазанными старыми железными кабелями к пятому этажу — к квартире Леви. Номер 129. Когда-то в ней кипела жизнь, справлялись праздники, пелись песни. Где сейчас те люди, которые эти песни пели и сидели за овальным столом, наполненным всякой вкусной снедью? Они, наверно, уже давно сами съедены могильными червями, а кости их размыты высокими грунтовыми водами и паводками, которые так привычны этому городу. Старая дверь старческим скрипом запускает в своё старчески-дряхлое болезненное нутро. В квартире стоит полумёртвый мрак: свет убогой лампочки в 25 Ватт, на скрученном шнуре, скаредно освещает захламлённое помещение, зияющие дырами стены с осыпавшейся штукатуркой. В эту квартиру никогда не заходит солнце. Чтобы увидеть его прощальные лучи, надо подняться на шестой этаж и, может, даже на чердак. Коробка лифта туда не ходит, и два пролёта надо одолеть ногами. Лифт, лестница, подъезд — всё дышит затхлым чахоточно-хроническим дыханием.
В чердачном помещении ещё большая темень, чем в квартире; где-то на теплеющих трубах воркуют голуби, вдалеке из небольшого чердачного окошка зиждется, протекает на пол и часть стен жалкий свет. Пыльно и грязно. Когда-то на двери чердака висел амбарный замок, но потом он пропал, видимо, БОМЖи в поисках тёплой ночёвки, сбили его вместе с петлями и выбросили подальше. Леви, склонившись под низким потолком, пробирается к желанному сочащемуся свету. Вот оно, чердачное окно — треугольник серого неба и глоток свежего, сырого воздуха!
* * *
— Да ты куда?! Разве можно?
— Можно, можно, — пойдём, не бойся!
— Да я и не боюсь, с чего ты взял?
Двое мальчишек выбираются на покатую крышу, прямо перед жёлобом, перед обрывом, огороженным жидкой, низенькой решёточкой. Один из них повыше росточком, он — впереди, другой — низкорослый, но коренастый мальчуган, вылезает за первым следом. Видно, что это затея с крышей ему не очень нравится, но он не подаёт вида, молча и терпеливо ползёт позади товарища. Выбравшись из этого полукруглого окошка, они карабкаются наверх. Кровельное железо, окрашенное красно-багровой краской, погромыхивает под детскими ступнями, коленями и ладонями. Вот они на плоском возвышении, на прямоугольной коробке с ровной поверхностью, под которой, по-видимому, скрывается мотор, приводящий лифт в движение и бобина со стальным скрипучим тросом.