Как-то, когда Леви был совсем маленький и ещё не ходил в школу, его среди ночи разбудил жуткий крик во дворе. Его бабушка Зина силой отвела его в коридор и всё повторяла, чтобы маленького Леви ни в коем случае не подпускали к окну. Там по низу всего двора-колодца растеклось тёмно-красное пятно от разбитого человеческого тела. Первый и прощальный, и самый страшный крик был из этого теперь бывшего тела, а остальные крики были уже прохожих, свидетелей и сочувствующих. На утро красный цвет на асфальте дворники засыпали песком, который тоже стал сразу красным, а люди долго рассказывали, что какой-то подвыпивший жилец, не желавший смириться с тем, что его не пускают в таком состоянии в его же квартиру, полез в неё с лестничной площадки по тонюсенькому желобку. Красный песок в конце концов разметало ветром и смыло усердными дождями, но этот жуткий крик навсегда врезался в стены домов-колодцев.
И теперь, поскорее желая протиснуться в чердачное окно и оказаться в тёмном, но тёплом и безопасном помещении, Леви отчётливо слышал этот записанный на стенах домов двора душераздирающий крик из, казалось, совсем недалёкого прошлого.
Леви выходит из чердачного помещения и в задумчивости спускается по лестнице до шестого этажа, где его ждёт коробка скрипучего и провонявшего табаком, мочой и алкогольными парами лифта. В такой же задумчивости он останавливается, глядя в окно колодца: «…одна мне осталась отрада, смотреться в колодезь двора…».
Те же крыши, то же небо, та же узенькая полоска виднеющегося Финского залива. Но Игоря Архипова, мир и покой его простой наивной душе- того коренастого, невысокого мальчишки, больше нет… Его убили, когда, по слухам, он решил поиграть в «бандитов», в которые, в лихие девяностые годы играла, наверное, вся страна. Где он жил? В квартире на Курляндской, над котлетной? Да, жил с младшим братом и матерью. Они с Игорем не имели после той «вылазки» больше никаких отношений, и только случайно, раз в два-три года встречаясь на улице, здоровались друг с другом, как соседи, как бывшие одноклассники. Несколько раз посещал Леви проводимые вечера «Школьных друзей» в его бывшей 278 школе, где ему кто-то из прежних соучеников и поведал о печальном конце судьбы Игоря. Из уст этих же соучеников, Леви услышал о не менее печальных судьбах и некоторых других ребят, которых помнил ещё по начальным классам. Могут их души покоится в мире, там, куда их поместил Благословенный Творец и Судья.
Леви оставляет ящик лифта в покое и медленным шагом, по часовой стрелке, спускается по каменной, с отшлифованными ступенями тысячами ног и сотней лет, лестнице вниз, проходя мимо суровые, угрюмые двери, почти за каждой из которой скрывается свой рассказ или повесть. Леви спускается всё дальше вниз и видит себя маленьким мальчиком, когда он в восторге бежал по этой лестнице в школу, спеша учиться, спеша быть первым и лучшим. Леви спускается ещё на пролёт ниже и видит себя подростком с большущим чёрным велосипедом на плече, на котором он сейчас, выйдя во двор, сядет и поедет, чтобы пронестись через весь город. Леви спускается и видит… Дверь на выход…Высокая, тяжёлая и мрачная дверь открывается, выпуская Леви из его воспоминаний в каменный мешок двора-колодца. Он проходит этот двор через прокопчённую арку, выкрашенную когда-то в жёлтую краску, а сейчас ставшую грязно-серой, проходит в следующий такой же колодец и, перейдя его, одолевает ещё одну, уже последнюю арку и оказывается на Рижском проспекте, когда-то называвшимся проспектом Огородникова, а ещё когда-то — Ново-Измаиловским. Напротив этой подворотни — «Райкомовский садик», в котором Леви зимой катался с горки-бомбоубежища на своих саночках или на куске фанеры. Налево — проспект, уходящий в сторону Морского-Торгового порта и Финского залива, направо — дорога заканчивается упираясь в белое прямоугольное здание, когда-то проектного института, в котором давным-давно работал Леви.