Местная архитектура большим разнообразием не отличалась. Высокие узкие серые дома стояли сплошной каменной стеной. В верхнем чердачном окне почти каждого здания виднелась выступающая балка с крюком и блоком. При помощи пропущенного в блок каната наверх поднимали всевозможные грузы. Для их приёма каждый этаж имел балкончик и наружную дверь. Там, где не было набережных, и стены домов омывались водами каналов, грузы подавали прямо с лодок. Чаще всего это были корзины с торфом. На нём готовили, им отапливались.
Мосты, перекинутые через каналы, позволяли пешеходам и экипажам с лёгкостью менять направления движения и сокращать путь. И если мост через реку Маас восхищал красотой, то его собрат через залив Холландс-Дип (Hollandsh-Diep) удивлял грандиозностью. Он состоял из четырнадцати изящных арок, по сто метров каждая. Его общая длина составляла 1432 метра, но полная протяжённость с дамбами – больше двух с половиной километров! В южной части моста имелась поворотная часть для пропуска гигантских судов.
В устройстве городского хозяйства Роттердама чувствовалась глубокая продуманность и трезвый расчёт. Ливневые стоки, выведенные в реку, и мощённые камнем мостовые и тротуары позволяли улицам обретать сухой вид почти сразу после дождя, каким бы сильным он не был. А хмурых и дождливых дней в сентябре почти три дели. Вот и сейчас из большого тёмного и плоского, как блин, облака на город падали крупные, но пока ещё редкие капли. Вся надежда была на ветер, относивший чёрную тучу в сторону моря.
Ардашев поднял воротник и, надвинув шляпу, ускорил шаг. Верный помощник едва поспевал за шефом. Дождь усилился, и лишь близость «Маас-отеля» спасла частных детективов от настоящего приморского ливня.
У входа в гостиницу, под козырьком, с сигарой во рту, стоял Баркли. Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу и уже был навеселе.
– Где вас носит, господа?
– Насколько я помню, сегодня вы старательно избегали нашей компании, сэр, – с ударением на последнее слово уколол собеседника Вацлав.
Не обращая внимания на реплику Войты, Баркли сказал:
– Обер-кондуктор поезда сообщил полиции о происшествии с Эдгаром. Не успели мы вернуться в отель, как в номер моего помощника вломился наглый инспектор и принялся его допрашивать. Потом он переключился на меня и Лилли. Этот безмозглый коп не понимает ни слова по-английски. Слава Богу, хоть щебечет на немецком. А я, знаете ли, ненавижу этот солдафонский язык. Он меня раздражает. Германская болтовня подходит разве что для военных маршей и одной глупой песенки, которую в детстве я был вынужден слушать по пятницам от своего пьяного соседа – эмигранта из Вены. Он горланил её, аккомпанируя себе на хриплом аккордеоне с рваными мехами: