Мы какое-то время просто так сидели, и Нольд сам погружался в тяжелое молчание. Он не ответил никак на то, что я к нему прижалась, даже не приобнял взаимно. Во всем его теле была одна напряженность.
— Не умею я по-человечески… Ты в праве меня ненавидеть.
— Если так, то ты в праве меня презирать.
Он вздрогнул, наконец-то разжал кулаки и тронул меня за руку, сказав яновскими словами:
— Ты рехнулась? Не говори так.
— Тогда и ты так не говори. Сам знаешь, что ошибаешься.
Нольд машину не заводил, домой не ехал, и я терпеливо ждала еще чего-то. Да, по-человечески у него хорошо получалось молчать, а изнутри, прямо кожей чувствовала, кипело скрытое и болезненное. Невидимая рана, не дающая покоя.
— Я сильнее тебя, Ева… тяжелее, крепче, выносливей, превосхожу во всем. И при этом ни разу не смог уберечь. Ты защищала Яна как могла, а я тебя — не мог даже так. Ты в него ни одного удара не пропустила, а я в тебя — все. Появлялся слишком поздно целый и невредимый и забирал то замерзшую, то поломанную, то израненную… такой весь… ноль. А пытаясь помочь уроками, делаю хуже и причиняю боли еще больше, чем тебе и так досталось. Не хочешь меня ненавидеть, но по сути — должна.
— Отличная идея, Нольд. — Нарочно перебила и сделала тон холодным. — Чтобы стало совсем жалко, я добавлю: а где ты был в мои пятнадцать, когда сектанты убили отца, а за мной гнались как за добычей? В мои семнадцать, когда разбилась на мотоцикле и уползла умирать в овраг? В двадцать, когда едва ли не на улицах милостыню просила, выживая без дома и еды и перебиваясь помощью некромантов, когда те замечали знаки «нужды» и давали немного денег? В двадцать три, когда училась на редакторских курсах в крупном городе с риском быть пойманной любым патрулем на любом перекрестке? В двадцать восемь, когда трое суток пряталась в заброшенном подвале без еды и воды, пережидая внезапную облаву Инквиза… продолжать? Сам выбрал некромантку, сам выбрал вольную, сам и расхлебывай.
Выдохнула и продолжила мягче:
— Глупо каяться в том, что тебя рядом не было — моя жизнь изначально полна опасностей, и лучшее, что ты делаешь — это учишь справляться одной. Не будем притворяться, что мир и люди — это поле с одуванчиками и вечное солнце, готовь к худшему. Тренируй, и чем тяжелее, тем полезнее, — знания и навыки будут тем щитом, которого у меня раньше не было. Себя жалеть — бесполезно…
Напряжение Нольда ушло, сказанное помогло. Он затих, погрузившись в себя и, кажется, вытравливал из чувств ощущение бесполезности и бессилия, особо болезненные потому, что он мужчина.