Пересилив себя, я сделала новую попытку, более мягкую:
– Ты не можешь вспомнить, куда вы пошли?
– Нет. Было т… темно… и мне… не было видно. А потом… потом…
Я крепко держала ее, стараясь успокоить.
– Да. И потом?
– Джосс выпил много виски. И не хотел везти меня домой. Хотел, чтобы я… в… верну… пошла опять к нему… и…
Уголки ее рта поползли вниз, черты расплылись в безудержном рыдании. Я отпустила ее и, встав, отошла в сторону. Место мое заняла Молли.
– Ну-ну, – говорила она. – Все. Все! – С Андреа она была ласковее, чем я, и голос ее был по-матерински нежен. – Не надо больше ни о чем беспокоиться. Доктор уже выехал, а Петтифер готовит тебе в постель чудесную теплую грелку. Не надо больше ничего нам рассказывать. Не надо говорить.
Но, возможно успокоенная тоном Молли, Андреа, кажется, сама захотела признаться во всем начистоту и, прерывая рассказ рыданиями и всхлипами, довершила свою историю:
– А я не хотела идти… Я… хотела домой. И я… ушла. А он пошел следом. И… я попыталась убежать и споткнулась, зацепилась ногой за тротуар… и ботинок с… соскочил. И тогда он сх… схватил меня и н… начал кричать… а я завизжала, и он меня ударил!
Я смотрела на лица окружающих – на них на всех запечатлелась та или иная степень застылого ужаса. Лишь один Гренвил был холоден и, видимо, глубоко рассержен, но он не двигался и не произносил ни слова.
– Ну все, – повторила Молли. Голос ее слегка дрожал. – Все. Хватит. Теперь все хорошо. Идем наверх.
Грязная, мокрая, ослабевшая, Андреа с трудом поднялась с дивана, но ноги не держали ее, и она начала падать. Стоявший рядом Морис первым бросился к ней и успел подхватить ее, вскинув с неожиданной силой на хилых своих руках.
– Так, – сказала Молли. – Вот Морис и отнесет тебя наверх. И все будет хорошо… – Она двинулась к двери. – Сюда, пожалуйста, Морис…
– Ладно, – сказал Морис, которому, по-видимому, ничего другого не оставалось делать.
Я наблюдала за лицом Андреа. Когда Морис шел к двери, глаза ее открылись, и взгляды наши встретились, схлестнувшись. И я поняла, что она лжет. А она поняла, что я поняла это.
Приникнув к груди Мориса, она опять начала вопить. Ее быстро уволокли прочь.
Мы слушали тяжелые шаги Мориса из холла и потом вверх по лестнице. И Элиот с непередаваемым и мастерским подтекстом проговорил:
– История эта дурно пахнет. – Он покосился на Гренвила. – Сейчас позвонить в полицию или позже?
Тут Гренвил наконец нарушил молчание:
– Кто говорил хоть слово о полиции?
– Но ты же не собираешься спустить ему это с рук!
– Она лжет, – сказала я.
Оба мужчины с некоторым удивлением посмотрели на меня. Гренвил прищурился. Вот такого его взгляда можно было действительно испугаться. Элиот нахмурился: