– Ты не взял их, Джосс, ведь правда?
– Не взял? Нет, не взял. Я их купил.
– У кого?
– У владельца антикварного магазина за Фоберном. Месяц назад я был там на распродаже и на обратном пути заглянул к нему повидаться, и в его магазине стояли это кресло и бюро. Я уже успел к тому времени изучить всю мебель Гренвила и понял, что это мебель из Боскарвы.
– Но кто же их взял?
– Мне жаль наносить удар по вашему невинному простодушию, но это сделал ваш кузен Элиот.
– Но Элиот не знал, где эта мебель.
– Знал, и отлично, вне всякого сомнения. Мебель эта, помнится, была в одном из чердачных помещений, и он, наверное, решил, что ее не хватятся.
– Но почему?..
– Это похоже на игру в вопросы и ответы. Потому что Элиот, девочка моя дорогая и любимая, по уши в долгах. На гараж этот первоначально деньги дал Эрнест Пэдлоу, на него ушла уйма денег, и уже год как гараж последовательно прогорает. Один Господь знает, чем помогли бы Элиоту пятьдесят фунтов – капля в море, как решил бы всякий, но, может быть, он нуждался в наличности, чтобы заплатить по счету или поставить на лошадь на скачках, или еще зачем-нибудь… Не знаю. Между нами говоря, я не думаю, что он должен заниматься собственным бизнесом. Ему больше подходит работать под чьим-то началом и получать регулярное жалованье. Возможно, в какой-нибудь вечерок, сидя с ним в Боскарве за стаканчиком, ты попробуешь убедить его в этом.
– Сарказм тебе не к лицу.
– Знаю. Но Элиот раздражает меня. И всегда раздражал.
Я смутно почувствовала необходимость заступиться за Элиота, как-то оправдать его.
– Вообще-то, он думает, что Боскарва и все, что находится в ней, уже как бы его. Может быть, он не считал это кражей.
– Когда они там поняли, что вещи пропали?
– На днях. Видишь ли, бюро это принадлежало моей маме. Теперь оно мое. Потому-то мы и принялись его искать.
– К несчастью для Элиота.
– Да.
– Наверное, Элиот заявил, что это я взял мебель.
– Да, – понуро призналась я.
– И что сказал Гренвил?
– Сказал, что ты в жизни не мог бы этого сделать.
– И произошла очередная крупная ссора.
– Да.
Джосс глубоко вздохнул. Мы помолчали. Огонь в камине угасал, и в комнате опять стало холодно. Я встала, чтобы подбросить в камин еще одно полено, но Джосс остановил меня.
– Пусть будет как есть, – сказал он.
Я удивленно вскинула на него глаза. Он допил виски, поставил на пол возле постели пустой стакан и, откинув одеяло, стал осторожно подниматься.
– Джосс, тебе нельзя…
Я бросилась к нему, но он отстранил меня и медленно, с превеликой осмотрительностью, встал на ноги. Встав, он победно улыбнулся мне. Странное и причудливое зрелище являл он собой: в синяках, избитый, забинтованный, в мятых джинсах.