А ей было вроде жаль меня отпускать. Интересно же: человек, такой горячий, на Океане-2 был — она бы ещё расспрашивала.
И я понял, что правильно сделал, когда прилетел сюда. Если мне не поможет, то уже ничего не поможет. И я зубами глотку порву любому, кто захочет обидеть эту девчонку.
Она меня ещё за руку взяла. Взяла — и захихикала:
— Пока мы дойдём, я поджарюсь! — и сделала вид, что нестерпимо горячо, помахала ладошкой. — Ты — как Хэндар, живущий в вулкане! — и снова захихикала.
У меня было такое чувство, будто на ладонь воробей сел. Или синичка. Страшно шевельнуться, не хочется спугнуть.
Сука, какая мразь вообще придумала войну?!
Потому что я шёл к их грузовому трюму, держал в своей руке перепончатую лапку Аэти, как ледышку — и смотрел на их несчастную станцию сквозь оплавленные скалы того острова. И тот прибой, который мне всё снится и снится, швырял о берег безжизненное тельце… такой же девчонки…
И никак нельзя было отключиться.
Хорошо, что потом пошла работа.
Несколько погрузчиков мы привезли с собой: обычные экзоскелеты, ПП-34 и ПП-к-35, у которых предел грузоподъёмности около тонны. Такие и на Океане-2, кстати, были — не очень уже новые, если честно, есть и поновее, с гравитационным приводом, зато эти — надёжнее. А на станции оказались ещё и свои погрузчики, несколько штук; у шедми это уже были не экзоскелеты, а целые роботы, только управляемые изнутри. С их системой никто из людей не стал связываться, их разобрали сами шедми.
Дальше план был очень простой. В криокамере станции врач-шедми с помощью наших врачей отключала капсулы с детьми от постоянного источника питания и подключала к временному аккумулятору. Кто-нибудь из нас брал эти капсулы по одной и аккуратно нёс их на борт «Астры», в трюм. Там наши врачи отключали аккумуляторы и подключали каждую капсулу к корабельной сети. Ну и дальше, и дальше — тем же порядком.
У них там было что-то около пяти тысяч капсул. Работы — по самые уши. И мы впряглись так, что очень быстро стало не до разговоров. И я таскал, таскал капсулы — всё надеялся отключиться, устать так, чтобы перестать думать — но вспоминал, вспоминал…
И мне ужасно хотелось ещё поболтать с Аэти. От неё мне легчало, как и от Бэрея.
Если бы не Юлька — я бы ни за что.
Но он… он всегда мог меня уговорить. А ещё…
В общем, мои мама и папа Юлика терпеть не могут. Особенно папа. Он, ещё когда его на фотке, на моей странице, увидел, ужасно ругался. Прямо вышел из себя: «Чтоб я тебя с этим хлюстом больше не видел! Ах, он этнограф! Тем более! Нормальных парней, что ли, нет?» И потом ещё долго успокоиться не мог. Мол, взрослая дочь — это наказание, так уж исторически сложилось, но Юлька — это уж слишком.