Немка кивала и записывала в планшет. Штатник слушал, напряжённо думал — и вдруг вспомнил:
— Вы ведь не признаёте семью?!
Бэрей удивился ещё больше, но штатник тоже не заметил:
— Это не так, господин Стаут. Мы признаём, что люди живут семьями. Очевидно, это для них естественно. Для нас — нет. И я не могу представить себе, как вы обучили бы детей-шедми жить «семьёй»: к тому возрасту, когда люди вот это… вступают в брак — у нас уже заканчивается репродуктивный период. Мы живём иначе не потому, что мы — плохие люди, господин Стаут, а потому, что мы — совсем не люди. У нас другие тела, другой разум. И мы — очень хорошие родители. Мы сделаем всё, чтобы дети выросли счастливыми — даже после этой войны. У нас ведь ничего не осталось, кроме этих детей; каждый из нас с радостью пожертвует собой ради их счастья. Не надо больше искать отговорки.
Штатник совсем потерял лицо. Ему было тяжело смотреть на Бэрея — и он опустил глаза. Мой тюленёнок работал так, что им гордился бы КомКон: мы убедили большинство. Но тут встрял представитель Федерации:
— На жалость давите! — фыркнул он. — Плевать вы хотели на этих детей! Из-под стражи хотите вырваться, на реванш надеетесь, знаем мы! Поближе к космической технике, чтобы в космос, террор, месть, в общем — кого обмануть хотите?!
Бэрей встал.
— Господин Дементьев из Москвы, — сказал он с тем чудовищным ледяным презрением в тоне, какое шедми не спрятать, когда они сталкиваются с человеческой низостью, — вы не можете обвинять нас во лжи. Мы людей — можем: даже сегодня люди уже пытались жестоко солгать. Обвинять нас у вас нет права.
— Слова! — отмахнулся Дементьев.
— Могут быть — дела, — возразил Бэрей. — Если я умру прямо сейчас, это убедит вас в вашей неправоте? Задыхаться — долго, я был победителем в состязаниях по плаванию подо льдом, могу задержать дыхание на тридцать восемь ваших минут. Но, если хотите, я могу воткнуть авторучку в глаз. Это быстро. Устроит вас? — и взял ручку со стола.
— О, нет! — охнула немка.
Зал замер. Дементьев скрестил руки на груди и уставился на Бэрея, щурясь. Бэрей перехватил ручку, как клинок.
— Это неправильно, — сказала Гэмли. — Люди, вы же видите, что это — неправильно?
Но что именно «неправильно», она, кажется, не могла понять. А я отобрал у Бэрея ручку.
— Тюленёнок, — сказал я, — не дури. Ты забыл: у людей так не принято. Смотри, сейчас госпожа полномочный представитель Европы в обморок упадёт. Сядь, люди поняли, — и обратился к Совету. — Глубокоуважаемые господа, в настоящий момент вы пронаблюдали очередную продуманную провокацию, проведённую политиком Земли в отношении гражданина Шеда.