– Слово Божие камень разбивает…
– Да, – вздохнул отец Тимофей, и, как он это всегда делал, ушел не попрощавшись.
Константин убрал со стола, пошел в свою комнату, включил телевизор.
Шел футбол. Маленькие люди бегали по зеленому полю, пиная мячик. Толпа на трибунах неистовствовала.
Константин выключил звук.
Он вдруг подумал: «За чем я шел в церковь? За ясностью и светом? Получил ли я это? Без сомнения! Жизнь моя наполнилась светлым единственным смыслом».
Маленькие человечки забили гол, и смешно, в полной тишине, вскидывали руки и орали что-то беззвучно.
«Но ведь чем ярче свет, тем яснее видны все колдобины, препятствия, ямы опасные… А я вижу ли? – продолжал размышлять Константин, наблюдая, как безмолвно радуются футболисты. – Вот им все понятно: забили гол и счастливы. А мой гол – это что? Моя победа – в чем?»
Странно, но он никогда не думал об этом. Жизнь проходила настолько понятно и светло, смысл находился столь очевидный и безыскусный, что лишние размышления только отвлекали от естественной и глубокой радости бытия.
Вспомнил школу в вагончике. Ему кажется, что он научился отвечать на вопросы людей. Люди уходили с его ответами. Он был убежден: ответы помогут им жить. А откуда, собственно, бралось это знание? Не от духовной ли гордыни?..
Господи…
Константин выключил телевизор, вышел на крыльцо.
Всегда, когда он видел над собой глубокое звездное небо, хотелось молиться.
Помолился. На душе сразу стало легче. Но вопросы не уходили.
Он давно заметил: отец Тимофей умел бередить… Не сказать даже что не зажившие раны, но то, что и ранами-то никогда не казалось. Что-то такое доставал он из глубины души – сокрытое, неясное, неназванное – и как бы показывал: смотри, ты не знал, что у тебя такое есть? Ты не замечал этих волнений? Ты не выл этой тоской? И как теперь, когда познал? Как тебе?
И злился отец Константин на настоятеля за это. И благодарил.
Сначала злился очень. А потом душевно благодарил.
Робко закапал дождик. Крупные капли выстукивали победную дробь.
Отец Константин спрятался под крышу крылечка. Капли стучали с такой силой, что хотелось заткнуть уши.
«Слово Божие… Оно должно доходить до душ людских, – думал отец Константин. – Мы-то все больше волнуемся: как бы сказать правильно, точно, верно… От чего же позабываем озаботиться тем, чтобы нас услышали? Духовная гордыня? Господи… Нет! Нет! Я ведь никогда не возвышался. Всегда хотел, чтобы меня услышали. Всегда хотел…»
Вздохнул отец Константин, понимая: себя-то он, конечно, в чем угодно убедить может, но на самом-то деле – как? Отчего-то ведь встревожилась его душа от слов Тимофея? Отчего-то встревожилась…