Китти думала о них каждый вечер, когда поднималась в свою спальню и ложилась на большую кровать с мягкой периной – кровать, воистину достойную королевы. А какая же королева без фаворитов? Да, она больше не сможет полюбить, ее сердце навеки принадлежит Фебу, но разве плохо, если будут любить ее?
Кэтрин Найтли знала себе цену. Персонажи Диккенса и Браунинга, Шоу, Уайльда и Пинеро пали к ее ногам. Не сразу, конечно: на это ушло почти три месяца. У них у всех было одно лицо, пусть и по-разному загримированное, – лицо актера по имени Альфонс де Руж. Имя оказалось сценическим псевдонимом, но оно так нравилось Китти, что она поначалу отказывалась называть своего поклонника как-то иначе. Альфонс блистал на сцене театра Гаррика. Китти сразу поняла, что ей нужен именно он, на меньшее она была не согласна.
Перкинс удалось завести знакомства в театральной среде и выяснить, что в те вечера, когда Альфонс не был занят в спектаклях, он обитал в барах на Лестер-сквер. Эта площадь имела незавидную репутацию центра ночных развлечений. Здесь гуляли, пили, общались люди самых разных сословий и национальностей. Между тремя театрами располагались итальянские рестораны и немецкие пивные, где собирались театралы и царила атмосфера непринужденного веселья. Китти стала планировать свои прогулки в обществе миссис Фэллоу таким образом, чтобы непременно пройти через Лестер-сквер. Пока утомившаяся компаньонка отдыхала на лавочке, Китти прохаживалась около памятника Шекспиру, надеясь рано или поздно столкнуться с Альфонсом и как-нибудь привлечь его внимание.
Их знакомство состоялось летом, пока Калверт был в Милане. Миссис Фэллоу надолго слегла, подхватив инфлюэнцу, и Китти впервые после отъезда из Брайтона получила абсолютную свободу передвижения. Днем она прогуливалась в Гайд-парке мимо целующихся на скамейках парочек, а по вечерам навещала мраморного Барда12. Здесь никому не казалось странным или неприличным, что девушка ходит без сопровождения. Возможно, ее принимали за одну из бельгиек или немок, которые выдавали себя за парижанок. И, возможно, поэтому первые слова Альфонса, обращенные к ней, прозвучали на французском языке:
– Клянусь богом, мадемуазель, ваше лицо мне кажется знакомым. Где я мог вас видеть?
Китти бросило в жар. Она лишь приблизительно уловила смысл и, когда актер повторил свой вопрос по-английски, взволнованно пролепетала:
– Наверное, в театре.
Альфонс прищурился. От него веяло спокойной уверенностью и жизненным опытом тех, кого он воплощал на сцене. Китти так и не узнала, почему из всех мнимых парижанок он выбрал именно ее. Она ждала чуда, и чудо свершилось. Вот так просто. Они зашли в кафе, он стал рассказывать о себе и за один вечер наговорил больше, чем Фредерик Рипли написал за месяц. Отец Альфонса преподавал в Оксфорде, мать рано умерла. Своей начитанностью и знанием французского он был обязан школе и страху перед «колпаком тупицы» – унизительным наказанием для отстающих учеников. Там же в школе он научился притворяться тем, кем его хотели видеть учителя. После смерти отца, оставшись без средств к существованию, юноша подался в Лондон и начал зарабатывать на жизнь своим единственным талантом – перевоплощением в других людей.