Паладин фыркнул, заставляя себя успокоиться. Он загонял зверя глубоко в сознание, вновь возвращая себе контроль над телом и разумом. И ему совсем не понравилось то, как легко он этот контроль потерял. Шариссар хотел лишь проводить девушку до комнаты, а после исследовать территорию, но тут Лея начала раздеваться.
Стоя спиной к нему, девушка стянула тунику, что-то мурлыча себе под нос, выскользнула из штанов. Закинула руки за голову, потягиваясь. На ней осталась лишь тонкая, светлая рубашка, обрисовывающая круглые ягодицы. Когда девушка двигалась, эта рубашка краем скользила по ее бедрам, вызывая у Шариссара настойчивое желание разодрать ее зубами. Элея словно дразнила его, двигая бедрами и выгибая спину, и хорошо, что стояла, отвернувшись, не видя, как зверь подобрался, готовясь к прыжку. Лишь в последний миг паладин заставил себя остаться на месте. Он мог бы просто выпрыгнуть в окно, как и собирался, но остался в углу комнаты, наблюдая за ее движениями.
Когда на девушку никто не смотрел, вернее, когда она думала, что никто не смотрит, ее движения менялись. Обычно она ходила, опустив голову и пряча глаза, чуть ссутулившись и расставив локти, словно собиралась обороняться. Но когда оставалась одна – распрямляла плечи, вскидывала голову, и ее походка становилась легкой, танцующей. Она тоже напоминала паладину зверя – грациозного и дикого, но сидящего в клетке. И этот зверь внутри девчонки Шариссару понравился.
А еще ему понравилось, как она выглядит без одежды. Только вот эта тонкая рубашка мешала, и он с трудом укротил собственного зверя, желающего содрать с девушки ненужную ткань.
Что-то пробурчав себе под нос, Лея натянула серое бесформенное платье и ушла, а паладин потряс головой, загоняя звериную суть как можно глубже. Ему нужно было подумать, не отвлекаясь, но образы увиденного мешали.
Разозлившись, он перемахнул через окно и устремился в лес, ощущая, как пружинит под мощными лапами земля, как пахнет трава, различая тысячи звуков и цветов. Все его органы чувств были нацелены на добычу, тело скользило сквозь деревья, словно сгусток тьмы, с такой скоростью, что его просто не могли увидеть обычные люди.
Паладин любил эту форму, он любил силу мышц и остроту всех органов чувств, которых у зверя было в разы больше, чем у человека. Он разогнался до такой скорости, что лес слился в одну зелено-бурую ленту, и его лапы почти не касались земли… И вогнал клыки в шею дикого кабана, даже не останавливаясь, с такой силой и скоростью, что добыча не успела осознать свою смерть. Фыркнув, Шариссар отодрал кусок мяса и замедлился. Отбросил мясо, потому что был не голоден, но охота всегда его успокаивала. Зверь внутри него недовольно ворчал, не желая убираться, но стих, задавленный железной волей паладина.