* * *
Перед лазаретом, в ольховнике, возле штабеля наставленных в пять ярусов гробов, еще пахнущих свежеструганным деревом, с упоением заливаются соловьи. Поставив на один из вереницы гробов ногу, Калюжный тряпицей усердно начищает сапог, добиваясь ровного блеска голенища.
Выбравшийся из ольховника Гуляков похож на егеря, запившего горькую в своем лесу и под эту лавочку не выходившего оттуда в мир по крайней мере месяц: сапоги с каймой желтой глины, галифе и китель — в пятнах пушечного сала и еще бог знает чего. Дополняют картину грязные клоки бинтов, свисавшие с пальцев рук.
Калюжный возвеселился:
— Саша, ты зачем сюда? Ай, приболел? Вот беда-то…
Пробегающая мимо сестра милосердия с охапкой постиранных пижам хихикает, кинув быстрый взгляд на обоих.
Гуляков не успевает ответить — в дверях появляется озабоченная Александра в белых медицинских перчатках, испачканных кровью. Кивнув Калюжному, она делает выволочку Гулякову:
— Александр Иванович, вы требуете дисциплины от подчиненных, а сами перевязки прогуливаете. И что это вообще с вами? Вы сидели в засаде в луже, а врага долго не было?
— Александра Ильинична, прошу прощения. Ставили минное заграждение на фланге. Солдаты неопытные, пришлось по принципу «делай, как я». Не успел привести себя в порядок, извините…
В коридорчике, отделяющем дверь от помещения для раненых, в свете тусклой лампы Александра, шагающая впереди, вдруг резко останав-ливается, повернувшись к Гулякову.
— Ротмистр, тут сегодня полное сумасшествие, тяжелых много. Давайте-ка я вас потом перевяжу.
Гуляков с готовностью соглашается:
— Отлично, завтра… во сколько?
— Нет-нет, сегодня, а то, не ровен час, загноится — вы же этими руками, даже боюсь представить, что сегодня делали. Ближе к ночи. У меня. Если, конечно, вы в это время не окажетесь опять в каком-нибудь заминированном болоте…
Гуляков с облегчением вздыхает, выбравшись из спертого лазаретного воздуха. На лужайке неподалеку выздоравливающие офицеры, сидя в кружок на брезентовом полотнище, играют в карты. В центре — самовар и горка сушек, игроки поочередно наливают из него что-то в алюминиевую кружку, выпивают, трясут головами и закусывают, хрумкая сушками. Один терпеливо, раз за разом, пытается исполнить гамму на гармошке.
Гулякова у входа ждет Калюжный:
— И милосердные богини приняли воина в исцеляющие объятия…
— Андрей, тебя только могила исправит. Ты хоть что-то без ерничанья способен сказать?
— Ну, надеюсь, ее еще не вырыли ту могилу. А всерьез — вот пошли, присядем, потолкуем. Всерьез — можно, и даже нужно…