Офицеры идут в тень деревьев, снимают со штабеля один из гробов, садятся на него. Гуляков, измотанный службой, чувствует подступающее раздражение: вместо того, чтобы скинуть грязные тряпки, помыться, побриться и, наконец, вытянуть гудящие от беготни с минами ноги, придется слушать живущего где-то на другой планете штабного франта с начищенными зубным порошком аксельбантами.
— А помнишь, после экзамена шампанское ночью на крыше казармы пили? Ты еще тогда нас на вдову променял, сбежал в самый разгар гулянки. Славно было, бесшабашно. Куда все подевалось? Ну, знали, что война — не прогулка. Но разве таким все виделось? Не говорю про балы, эполеты, шашкой по горлу бутылки шампанского и восторженных купчих штабелями — это заманиха для юнкеров. Но, Саша, чтоб вот такой бардак с самого верха до низа! Гнусность, тупость, трусость на фронте — дурной сон просто…
— Ты всю пашню-то одной бороной не приглаживай, — устало отвечает Гуляков. — Давно бы в Ростове да Владимире шнапс рекой лился, кабы не мужики упертые, что не сдвинешь с позиций, да офицеры, которых и не знает никто. Вон ротмистр Врангель под Каушенами в рост с одной шашкой повел на укрепрайон князей да графьев сопливых. Первый раз мальчишки в деле были, только погоны получили! Их пинками никто не гнал, сами шли. Половина из них там осталась, но и врага потрепали. Или Деникинская Железная бригада в Галиции: у германцев после его атак головы поседели — те, что уцелели. Хотя и наших легло там миллион, считай. А если рыба с головы завоняла — так тебе виднее наверху. Да уж ты, небось, принюхался, и не воротит…
Устав от очень длинной для себя речи, Гуляков сует ладонь в разлохматившихся бинтах в карман кителя и, морщась от боли, достает портсигар.
— И не заходи издалека, Андрей, не люблю, знаешь ведь. Что хотел? Ты просто так ничего не делаешь, зачем меня позвал?
Калюжный придвигается ближе, предварительно прощупав на предмет щепы гробовые доски:
— Твоя правда Я не просто так в эту фронтовую дыру забрался — знал, что ты здесь. Предложение имею. Ты в облаках не витаешь на манер питерских чистоплюев, тверд рукой и хладен умом. Война проиграна, Саша, везде вакханалия, дай себе в этом отчет. Еще чуть — и все рухнет, железные бригады твои и стальные князья — это подпорки, толку чуть от них, если вся башня из дерьма…
— Короче.
— К разуму твоему обращаюсь. Пора о себе уже подумать. Хорошее Отечество тем и хорошо, что всем в нем живется благодатно. Ведь так?
Гуляков зашвыривает окурок в кусты:
— Отечество — не водка, плохим не бывает.