— Ну не звени ты шпорами! Голова же у нас не только для фуражки. Ни в одном уставе не сказано, что защитник Отечества должен деньгами одалживаться, чтобы кобылу в ресторан свести. На себя посмотри — босяк, хоть и ротмистр. Мы можем себя обеспечить, Саша. Ты задачи опасные любишь, знаю. Есть одна такая. Кроме тебя, не вижу помощников. Про социал-демократов слыхал, наверное?
— Да пошел ты со своими столичными погремушками! Моя политика — батальоном командовать. А что социалы, что демократы… Поставь первой линией перед кайзеровой гвардией — до обозов завоняет.
Калюжный с готовностью подхихикивает:
— Я бы и сам шантрапу эту к стенке поставил, но оно еще успеется. Ну, так ты выслушаешь меня?
— Только без художеств.
— Задача фельдъегерская: доставить политическим засранцам деньги. Их до Варшавы довезут, ну а там мы примем, и — до Питера. Три-четыре ходки, за раз не выйдет, много поклажи. Мне предложили, я подбираю людей. О тебе сразу подумал. Это очень большие деньги, Саша. Миллионы. И нам толика малая за хлопоты достанется.
Гуляков соскребает веткой глину с сапога и внимательно глядит на собеседника:
— Андрей, а не боишься, что потом рук не отмоешь до скончания века?
— Гуляков, ты придуриваешься, или на самом деле тебе отец мозги в детстве деревянным ружьем отшиб? Люди трезвые о мирной жизни уже думают, состояния делают. И не худшие, заметь, люди-то. Брось святого Георгия изображать. Пошли, выпьем, глядишь, с тебя шелуха слетит. И еще: не мы те деньги повезем — других фельдъегерей найдут. Эту машину не остановить, брат, там такие персоны замешаны — я даже про себя их называть боюсь, не то что вслух.
Гуляков устало закуривает очередную папиросу и равнодушным тоном, каким излагают новобранцам правила намотки портянок, говорит, глядя в сторону:
— Паскуда ты. Рожу бы тебе разбить, да смысла нет — такие удовлетворения не потребуют…
Он пытается закрепить размотавшиеся на пальцах грязные бинты и продолжает, зло выталкивая слова:
— Ты прав, нет у меня ничего, кроме наградного револьвера и долгов. Но я делаю, что должен. Бог не выдаст. Может быть. Да, я плохой христианин — убиваю почем зря, крест не на груди у меня, а в кармане вместе с табаком и штопором. Но если судьба будет лечь здесь, то не за серебренники, а в чистой казацкой рубахе, не измазанной говном. Не нажил богатства, и не будет уже. Ты больше мне на глаза не попадайся. Без тебя тошно. А то, не ровен час, не в контрразведку сведу, так пристрелю. По законам военного времени…
Гуляков сплевывает и направляется к играющим в карты офицерам, но на пол-пути останавливается и кивает на гроб, на котором они сидели: