Итак, ограничусь пунктиром полутора недель...
Я оцениваю свое отражение в стеклянной вывеске «Городская прокуратура. Приемная». Никто за дверьми пока ничего не знает, никто не видел, как в недалекой подворотне я осенил себя троекратным крестным знамением.
В комнате ожидания — двое. Ей хотелось бы занять место Гурченко. Она даже сердится порой на свой знаменитый оригинал. Он — синтез поздних героев Габена и актеров театра Кабуки.
Я дергаю ручки дверей.
— Вы что же думаете, мы здесь собрались ради собственного удовольствия? — пульсирует веками Гурченко-2.
— Молодой человек, вы считаете, раз сами сюда явились, так вас очень ждут? — по-жабьи замер Габен из Кабуки.
— Мы скоро станем кусаться, — очаровываю Гурченко-2.
— Вы до этого можете довести, — смягчается Габен из Кабуки.
Нам уже весело. Любопытствую о перспективах визита. Старик указывает на кабинет дежурного прокурора. Он не отрывается от заполнения регистрационных карточек.
— Хотите кого-нибудь засадить? — Ощущение, что я обоих уже видел, пугает.
— Если мог бы, то вас. — Почему все так знакомо?
— Он — адвокат, — шепчет Гурченко-2. Я пытаюсь раскрутить ее на исповедь. Это не требует изощрений — соседка тотчас выкладывает свой сюжет.
— Я работала начальником снабжения. Сколько можно участвовать в махинациях? Уволилась.
Она сыплет даты и факты, дед уныло хмыкает, я хохочу, однако смотрю с участием и даже как бы с восторгом.
— Решили меня вернуть силой. Прихожу с работы — дверь опечатана. Я бумажку сорвала — живу. Вот указ. Теперь со служебной площади не выселяют. Это было... — Даты и факты.
Входит молодая особа. Я не решил, уместно ли вкомпоновать в мою биографию новый роман, но, повинуясь неутоленности, дико скашиваю глаз. Особа повторяет мои метания между трех дверей.
— Вы же видите, что все сидят. Чем вы нас лучше? У них обед... — и так далее саркастически ворчит Габен из Кабуки.
— Я выхожу из душа, меня хватают два милиционера и волокут в машину. И посадили, представьте, в железную клетку.
Я уже запинаюсь в перебивке монолога Гурченко-2. Она одна, пожалуй, способна разрушить рамки посильных мне габаритов.
Холл заполняется просителями. Да, вновь прибывшая, а что, собственно, вновь прибывшая, я вот уже и не знаю.
— Шестьсот десять книг, и все рваные. Что же, я спрашиваю, макулатуру собралась сдавать? Все платья — ветхие.
— Скажите, кто последний к Рьяному?
— А вы, молодой человек, не смейтесь! Вы, наверное, не сидели.
— У каждого своя реакция.
— Я тут до обеда занимал.
— А когда у них обед кончится?
— Да здесь же все написано. Господи, уже на языке мозоль.