Авдотья кинулась к мужу, тот уже натягивал сапоги... Корова стояла с краю поляны - тощая, больная от удоя, трава вокруг нее была сжевана до корней, а главное - лежал под Чемберленшей трехдневный навоз.. Прокопий весь измазался, проверяя факт, но ничего придумать не мог - четвертый день на этом месте стояла корова...
- Ты чего-нибудь видал? А твои глаза где были? - допытывался председатель у мужиков, и те в испуге показывали по поляне ходили не раз, коровы не видели..
- Обнаружу гадов - так лично расстреляю! - орал Прокопий - И Рожнову, даже если не замешана в банде, все одно сдам на переселение как кулацкий фактор по первой же разнарядке!.
Ночью Прокопия позвал на двор какой-то странный, дребезжащий голос. Прокопий вышел, зевая, удивленно огляделся: вокруг не было ни души.
Днем голос слыхали и мужики, сопровождавшие председателя на Тихих болотах в поисках тайного схоронища, в котором невидимая банда прятала Чемберленшу.
- Никак Федька Рожнов кличет - с ужасом признал кто-то.
Прокопий выругался, схватил дробовик и отчаянно полез в бурелом. Мужики едва успели повязать его и, крестясь, изложили общий бунт: боле они в эти гиблые места не ходят, хоть всех зараз порасстреливай...
- Так они ж нарочно издеваются - щас словим гадов! - пытался высвободиться Прокопий. - Пустите, ведь уйдут!
Его отвели обратно в деревню; назавтра Прокопий опять кинулся на поиски, выпустив из подпола Саньку Тараканова и обещав ему амнистию в случае поимки вора.
А береза стала чернеть, теряла последние листочки...
Каждое утро Авдотья выла, валялась у мужа в ногах; он гладил ее, увещевал ласково:
- Ничво, Авдотьюшка, вернулся я живой - нету никакой тут замороки, просто классовый враг озорничает... И имеется задача вывести его на чистую воду...
Прощаясь, он долго глядел на зареванную жену, целовал ее в сухие, жаркие губы...
...Тело Прокопия Терентьева, объеденное лисами, нашли только к ледоставу и совсем не в той стороне, на которую указывал Санька Тараканов и куда, по его словам, звал их, заблудившихся ночью в грозе, скрежещущий голос.
- Пойду я! - Прокопий, улыбнувшись, поднялся, шагнул в темноту Поздоровкаться, значит, охота... А иначе - мутно мне жить на свете.
Санька не двинулся с места, остался ждать рассвета, а Прокопия, видать, еще помотал, поводил за собой убийца-голос.
После похорон изба Лукерьи Рожновой занялась сразу с четырех углов, и одновременно с ней вспыхнули и сарай, и банька, сработанные еще плотницкой артелью. Толпа баб с дубинками и каменьями ждала сигнала за околицей, жадно выкуркивала на пожар, но из горящей избы мучительно долго никто не появлялся. Вдруг дверь затрещала, рухнула, и к реке прошмыгнула черная лиса с лисенком, а следом...