— Что ж, ответ, — Штирлиц кивнул, отошел к шоферу, опустился перед ним на колени, спросил: — Ты тоже будешь молчать?
Тот кивнул, говорить не мог, во рту кляп, промычал что-то невразумительное.
Штирлиц вынул кляп, поднял его лицо за нос:
— Ну, отвечай, так легче.
— Если б я мог перекусить тебе горло, — прохрипел шофер, — я бы перегрыз его.
— Это ты увез женщину?
— Грязную потаскуху, подстилку для вонючих красных, а не женщину!
Штирлиц закрыл глаза; он должен был закрыть глаза на мгновение, чтобы не ударить дулом пистолета в глаз этому фашисту; сначала в один, а потом во второй; хотя, что ему слепота? Он и так слепец, он видит лишь то, что ему разрешают видеть, от и до, ему не страшно ходить с тростью по улицам, — сколько таких слепцов ходит по Мадриду, продавая лотерейные билеты?! И как еще хохочут по вечерам, после розыгрыша, собираясь в барах за бутылками тинто?! Жизнь как жизнь… Есть, конечно, некоторое неудобство, можно упасть, приходится ощупывать тростью мостовую, чтобы не угодить в сточную яму, их порою забывают закрыть люком, а так — все нормально, ложку мимо рта не пронесешь, стакан — тем более, а уж на бабу взгромоздиться и вовсе труда не составляет, иная и сама на себя затащит, они обездоленные, скольких мужчин унесла война!
Вздохнув, Штирлиц открыл глаза, снова воткнул кляп в рот шофера, вернулся к Росарио, достал его портмоне, записную книжку, восемь дорожных чеков на тысячу каждый, целое состояние, вытащил из-за обложки паспорта дипломатическую карточку с синей полосой посредине — удостоверение офицера службы франкистской безопасности, показал все это Росарио:
— Разве можно так пренебрегать законами конспирации, которые обязательны для каждого, работающего за кордоном, Росарио? А телефоны агентуры, которые ты таскаешь с собой? Резидент! — Штирлиц усмехнулся. — Что ты умеешь делать, кроме того, как убивать беззащитных женщин? Все эти материалы будут опубликованы в прессе — если не здесь, то в Европе… Там этого очень ждут… Тебя выгонят с работы, что ты станешь делать?
— Поэтому я и предлагаю поскорее кончать все это дело. Если я выйду отсюда, тебя разрежут на мелкие куски… Пилой… Тебя будут мучить так, что даже нельзя себе представить… Я не скажу ни слова, Брунн.
— Скажешь, — вздохнул Штирлиц. — «Если враг не сдается, его уничтожают», есть такие слова, слыхал? Мне с ними легче… Сначала я убью твоего мерзавца, — он кивнул на шофера, — а потом предложу тебе альтернативу: либо я выбью твой единственный глаз, либо ты ответишь на все вопросы, которые меня интересуют.