— Великая Вода, — сказал он вполголоса, — смой скверну и покажи место боли, а за это возьми его кровь.
Сказав это, он опустил мальчика в воду, так, что волны сомкнулись над его головой.
Река принимала жертву. Пена вокруг ног Сольвейна окрасилась багрянцем, потом стала светлеть. Сквозь очищающуюся понемногу воду он видел лицо юного кмелта, зыбко дрожащее в призме волн. А потом безвольное тело вдруг вздрогнуло в руках Сольвейна, изогнулось так, что он едва сумел удержать его — голые плечи и ноги выскальзывали из рук. Сольвейн рывком поднял мальчишку, вынимая из помутневших от его крови вод, и тот закашлялся. Вода потоком стекала с его тела. Теперь Сольвейн видел, где была его рана — мальчишку ударили под ребро, и удар пришёлся плашмя, содрал кожу и мясо, но, похоже, не задел костей и кишок. Это была не страшная рана, и, если только в неё не попадёт зелёная скверна, юный кмелт будет жить.
Сольвейн дождался, пока вода не перестала течь изо рта и ноздрей мальчишки и пока он не перестал кашлять. Тогда подошёл ближе к берегу, посадил пленника в воду и принялся мыть его, уделяя особое внимание ране и не забывая время от времени просить Великую Воду о милости. Кровь из раны стекала в реку, колебалась в ней алым маревом — Стремительная Долла требовала жертву, и Сольвейн терпеливо ждал, пока она насытится. Мальчишка ему не слишком мешал — может, от того, что Сольвейн так и не развязал его, а может, он всё ещё был в забытье, хотя и шевелился. Сольвейн тщательно омыл его лицо, пропитавшиеся кровью волосы. Чёрные, как он понял теперь — это не грязь в них была и не кровь, парень действительно черноволос, будто барра, а не кмелт. Когда ладонь Сольвейна скользила по лицу мальчика, по губам, щекам и векам, тот вздрагивал, стонал и пытался отвернуться. Он ни разу не открыл глаза. Сольвейн думал, что так и должно быть.
Когда тело кмелта очистилось от грязи и крови, и когда алое марево под его боком стало, кажется, поменьше, Сольвейн решил, что довольно. Он снова поднял парня, выпрямился и пошёл обратно в лагерь. Лохмотья, котрые он снял с мальчишки, затянула и унесла река — что ж, оставалось надеяться, она не разгневается, что Сольвейн отдал ей такое рваньё.
Пока он шагал, парень перестал метаться и притих. Сольвейн видел теперь, что его губы искусаны до крови. И эти губы, Огненный Драт! Это губы он тоже знал! Вот такими, искусанными до крови — он помнил их…
— Вижу, Сольван, ты с хороший уловом нынче.
Сольвейн споткнулся, оступился и с трудом сохранил равновесие, чудом не выронив свою ношу. Кровь бросилась ему в лицо. Он обернулся.