И, главное — сколько ему лет?
Восемнадцать зим прошло с тех пор, как Сольвейн ходил в своей первых поход. Значит, его сыну теперь могло быть семнадцать. Мальчишка не выглядел на столько, но, быть может, боль делала его лицо моложе — так часто бывает с людьми, познавшими на своём горле руку барра. Дети становятся младше, старики — ещё дряхлее. Да, ему вполне могло быть семнадцать. Вполне.
Сольвейн коснулся виска мальчишки — холодного, скользкого от пота виска. Повёл пальцами вниз, по щеке…
И едва успел отдёрнуть руку, когда рядом с пальцем клацнули острые зубы.
Его пленник больше не спал. Глаза, серовато-голубые, приподнятые к вискам, дикие, широко распахнутые, смотрели на Сольвейна в упор. Плечи напряглись, будто пробуя крепость пут. Сольвейн подумал, что о здоровье мальчишки можно тревожиться меньше всего. До чего оказался крепок! Как настоящий барра…
— Как твоё имя?
Парень молча смотрел на него — и кусал губы. Он, конечно, не понимал, но хотел ли понять — тот ещё вопрос. Сольвейн ткнул себя пальцем в грудь.
— Сольвейн. Ты?..
Он закусил губу крепче. В глазах не было мысли — дикий зверёныш, способный размышлять лишь о том, куда укусить. Потом процедил, почти не разжимая зубы:
— Бьёрд.
Сольвейн едва не вздрогнул. Имя барра! Оно пишется руной «птица». Как отец кмелта мог дать своему сыну имя, каким называют заклятых врагов? Или отца не было, была мать, помнившая о том, кто засеял её чрево?
— Бьёрд, — повторил Сольвейн и кивнул. Указал в сторону, туда, где осталось селение. — Ты оттуда, Бьёрд? Из низины? Там был твой дом?
Парень смотрел молча. Сольвейн подавил обуявшее его возбуждение. Ничего. Он научит этого зверя человеческой речи.
Внезапно пленник подался вперёд и протянул Сольвейну связанные руки. Коротко указал на них подбородком.
Сольвейн расхохотался.
Ярость, полыхнувшая в глазах Бьёрда в ответ на этот смех, была ему тоже знакома. Он перестал смеяться. Взял ремень и накрепко привязал руки пленника к ногам, так, что мальчишке оставалось только неподвижно лежать в своём углу. Тот боролся, но поделать ничего не мог. Потом Сольвейн затушил очаг и вышел наконец из шатра. Пир ещё не закончился, и нечего было терять такую ночь.
Его встретили ухмылками и понимающими смешками.
— Ну, каков оказался кмелтский мёд? — спросил, хитро подмигнув, Дурдаст, когда Сольвейн сел рядом с ним.
Он лишь пожал плечами. Послышались разочарованные вздохи. Они знали, что Сольвейн равнодушен к мальчикам, и были заинтригованы тем, что он в этот раз поймал одного для себя. Они ждали забавной истории, а он дал им лишь молчание.