Барин смягчился. И, оглядев как впервые Никифора, очевидно оценивая его сексуальные задатки, предрек:
— Мужик-то Матренин ребра тебе еще не наломал?
— На отходе он. В Псковской губернии что-ли избу летнюю тамошнему барину рубит.
Хлопнула весело входная дверь, и на двор выбежал с радостной предвкушающей мордашкой Саша. Завидев папеньку с Гурьяновым, он обрадованно побежал к ним.
— Ты куда так рано, сынок?
— Маменька нас в цирк везет! Там собачки ученые и свинья говорящая! Только маменька с Машкой, я уж наперед знаю, красоваться будут часа два, духами прыскаться, так я без них выбежал.
— А, цирк! Верно-верно, а я и запамятовал. Свинья, значит, говорящая? — глянув в рожу Гурьянову, со значением произнес барин.
— Папенька, так пусть Никифор теперича скажет, что за похотник такой в дровеннике был? — неожиданно вспомнил давешнюю загадку Саша.
Сделав зверские глаза, Александр Сергеевич порекомендовал вежливо:
— Давай, Казанова, разъясняй.
— Дык, это, барич Ляксандр Ляксандрыч, кочедычок этакий. Пахать как примешься, так похотник наточить надо, — с перепугу понес околесицу Гурьянов.
— А-а, понятно, — сразу потеряв интерес к таинственной вещице, протянул Саша. И вприскочку побежал к подворотне.
— На тебе, монстр, копейку, — отблагодарил Александр Сергеевич находчивость Гурьянова. — Ретивое, говоришь?… Он хмыкнул и ухмыльнулся, явно что-то припомнив.
— Благодарствуйте, барин!
Александр Сергеевич развернулся и вышел из подворотни на улицу, подмигнув на пути Саше.
Двор опустел, и Мартышка величественно пересекла его, оглядывая прищуренными глазами, не изменилось ли чего за ночь. Ничего не изменилось, только солома возле сарая была маленько разворохнута. Подозревая первый ночной выход на той неделе народившихся мышат — Мартышка слышала их писк в гнезде, но не смогла добраться до него, она вошла бочком в сарай и улеглась в бледное, но теплое пятно света, падавшее из проема под крышей. Изумительно пахло мышами и теплой пылью. Обстановку умиротворения довершало приятное жужжание деликатесных мух. Мартышка смежила глаза и погрузилась в дрему.
Распахнуть глаза Мартышку заставил новый запах, обволокший ее струей, и движение, которое почувствовала она подушечками лап. В двух прыжках от нее стоял молоденький кот с крупной мордой и худыми боками. Мартышка припомнила визитера — однажды он уже заходил на их двор. От кота исходили болезненный жар и молодой страстный запах. Мартышка, прикинувшись незаинтересованной, вновь легла на бок и заколотила размеренно хвостом по земляному полу. Кот, учуяв однако мартышкино расположение, обнюхал ее усами и сел рядом. Мартышка деланно равнодушно принялась охорашиваться: оттянув лапу, стала вылизывать под хвостом. Кот заинтересовался и понюхал, щекотно и горячо дыша, влажную от зализывания шерсть. Мартышка почувствовала, как, будто бы и против ее воли, начала втягиваться и расслабляться щепоть под хвостом. Она присела и, расставив задние лапы, потерлась о землю. Кот, тяжело дыша, надвинулся над ее спиной и принялся покусывать за шею. Мартышка отметила, что язык у гостя такой сухой, что дерет шерсть, а дыхание чересчур уж жаркое. Кот был болен. Но они катались, пронизительно мяукая от сжимавшего брюхо желания, стегали игриво друг друга лапами и облизывали мордочки. Нос кота так же был сухим. Он вдруг, когда Мартышка еще намерена была вновь предаваться страсти, замер и лег, вытянув обессилевшие лапы. Мартышка удивилась, но устроилась рядом и задремала. Проснулась она через несколько часов — пятно света было уже далеко в углу. Кот лежал на том же месте, тяжело дыша животом. Мартышка осторожно обследовала его усами и вышмыгнула во двор. Принюхалась к тому месту, где остов сарая вкопан был в землю, пытаясь отыскать лазейку в мышиное гнездо. Но не сумела. Значит нужно было попасть назад в дом — утащить еды больному своему другу.