– Царя я знаю сам хорошо, – сказал стольник Чулков. – Ты меня царем не пугай, время не тяни, говори про дело прямо.
– Говорю я дело – и по пунктам. Пилили мы лес, и как весна пришла, сплотили корабли и плыли вниз водным караваном, а на переднем судне Петр Алексеевич у руля. Хоть и молод он был, а где мель и где глубь, понимал.
– Больно изобильно у него, солдат, понимание. Это я ему, солдат, в почет говорю, – вставил Клементин Чулков.
– Подошли мы к Азову и сражались в разных боях и раз позабыли свою оборону – крепкий воинский строй – пошли турок бить вроссыпь. И я тем случаем попал в плен.
– Без тебя Азов взяли?
– Без меня. А меня, сироту, заковали и посадили в галерное нутро, у короткого нижнего весла, и дуло на меня из дыры весельной то теплом, то холодом. Кормили меня, сироту, бобами недоваренными… Прознали раз турки, что я плотническое дело разумею, сняли с меня кандалы. Начал я ходить по галере – конопатку править, доски чинить. И увидел я тут небо и волны короткие и крутые, и увидел на быстром проливе басурманский город Стамбул, а по-нашему, по-правильному – Царьград. Отняли его турки у православных. Плыли дальше, и раз сломался у нашего корабля руль на камне в великую бурю. Спустили меня турки на веревке руль чинить. Я смотрю – галера наша качается, скрипит, руль еле держится, а меня волной так о борт и бьет. «Ну, где наша не пропадала!» – сказал я сам себе. Подрубил я, сирота, веревку, подрубил басурманский руль, и унесло меня к берегу на тех рулевых досках и било белыми волнами о черный камень, било и кровавило. Что с галерой стало, стольник, не знаю. А меня вынесло на берег. Вижу, люди крестятся православным крестом и говорят вроде как по-нашему, только не совсем, и зовутся болгарцами. Одели они меня по-своему, напоили, и пошел я через разные славянские земли и через Валашскую землю на нашу границу. Тут объявился я стольнику Грибоедову. Допросили меня, надели на меня снова зеленый кафтан и красную епанчу, и греб я, и на острове Котлине сваи бил, и шведов колол под Полтавой штыком-багинетом, и видел, как те шведы бежали. А потом я видел триумф в Москве: горки деревянные были сделаны и ворота, и к одной горке шведского короля шпага прибита, а на ней надпись: «Побежден лучшим оружием».
– А ты грамотный?
– Как же, батюшка стольник, и читаю и пишу.
– Хорошо тогда было в Москве?
– Трубы трубят, на перекрестках костры… Мы идем – перед нами бредут пленные шведы. По снегу на санных полозьях корабли едут, и на них подымают мальчишки в матросской одеже паруса. Колокола друг друга перезванивают, а я думаю: «Много тебе еще, Батищев, воевать!» Ушел Карл к туркам, упустили его с Мазепой, и на море у шведов сил много, и стал город Питер в нашем государстве с самого краю, почитай, одним оружием огороженный. Значит, надо учиться оружие делать разное и строить разную снасть: не только дерево пилить, а и железо сверлить, сверлить сразу помногу, чтобы работный человек только железо подкладывал. Думал я много и придумал, а царю доложить не решился. Ходит он грозно и так широко, что полы кафтана на нем разлетаются, – видно, что подбиты они темными соболями.