случай воспользоваться императорскою щедротою, то прошу покорнейше к одобрению сего, который действительно обещает пользу отечеству более еще оных, представя сей рисунок с описанием ее и. в. – исходатайствовать высокомонаршее благоволение и некоторую помочь; поелику он, для лучшего изучения механики здесь, поедет в Единбург…»
– Разве он едет в Эдинбург? – спросил граф.
– Видите, ваше сиятельство, если он и совершил ошибку на докладе, то пускай он ее забудет. Что же касается чертежа, который мы должны приложить, то должен признаться, что его у нас украли, что и навело меня на мысль о значительности сообщения господина Сабакина.
– Что же нам делать?
– В бумаге упомянуто, что чертеж послан, – значит, будем считать, что он пропал на почтовой коммуникации.
– Ну, я подписываю, батюшка, – сказал граф, осторожно обмакивая перо в чернила и поправляя белоснежную манжету, чтобы не испачкать ее при писании. – А какие новости, что еще говорят?
– Удивляются в Лондоне на счастье старого знакомого вашего сиятельства Михаила Илларионовича Кутузова, – сказал отец Яков. – Сражается он, и все жив, и даже новые милости получил, и, вместо того чтобы устать, опять затевает учение егерей – учит их сражаться, ползая, и заряжать ружья, лежа на спине.
– Ну? И что еще об этом говорят? – спросил нетерпеливо граф: он не любил слушать о чужих удачах.
– Удивляются, – продолжал отец Яков, – доблести господина Кутузова, но горячность его осуждают и не предсказывают сему бригадиру долгой жизни, впрочем, считая его героем.
Граф поморщился, как будто нерасторопный служитель не вовремя налил ему вина. Он был завистлив.
– Храбрость вообще свойственна русским, – сказал граф, – и для нас она неудивительна.
В ней Лев Сабакин с империала дилижанса осматривает Англию и посещает знаменитого заводчика Болтона, а также господина Уатта – изобретателя.
Батюшка Яков Смирнов, священник посольской домовой церкви, снарядил Сабакина хорошо и по-модному. Дал он ему зонтик в зеленом чехле, овчинное одеяло русской выработки, потому что ночь, может статься, будет холодная, а Сабакин ехал на верху дилижанса; дал два пистолета на случай встречи с разбойными людьми, палку толстую со стилетом, флягу оплетенную с вишневкой и гуся жареного, завернутого в бумажный картуз.
На империале рядом с механиком сидела краснолицая женщина в пестром, модном, глянцевитом, еще не стиранном ситцевом платье, с полушелковым зонтиком и с индийской, но недорогой шалью на плечах.
С империала дилижанса казалось, что вся Англия едет и перемещается. Еще недавно английские поля белели холстами, положенными на солнце, но сейчас белят материи едким составом в помещениях, и поля пусты.