– Это моя луна! – сказал Гершель.
– Хороший прибор! – ответил Сабакин. – Чудесная махина! Дивно выполированное зеркало!
– Я делаю зеркала сам, – ответил Гершель. – Зеркало в четыре фута в диаметре помог мне построить добрый король Георг Третий. Мы с ним земляки – ганноверцы. Он помнит наши бесплодные поля и торфяники и помог бедному соотечественнику построить сорокафутовый телескоп.
– Через эту трубу вы открыли новую планету?
– Да, и назвал ее именем Георга.
– Высокий дар! – сказал Сабакин.
– У меня неприятности, – тихо сказал Гершель. – Во Франции называют новую планету моим именем, и добрый король обижается. А другие называют ее Ураном, продолжая список языческих богов, населяющих небо.
Сабакин улыбнулся.
– Его величеству королю придется хлопотать, – сказал он. – Корабли Англии не умеют плавать по небу, и трудно будет сохранить ваше небесное завоевание.
– Господа, спуститесь вниз! – закричал Болтон.
– Вы помните Ломоносова, господин Гершель? – спросил Сабакин.
– Вы правильно произносите мое имя, а то меня называют и Гарчелем и Герстелем, а во Франции – Горошелем. Неприятно иметь планету своего имени со спутанным адресом.
– Вы помните имя покойного академика Ломоносова? – повторил Сабакин.
– Вы поглядите, какая красивая луна! Господин Уатт заказал мне этот чудесный прибор. Я сам полировал зеркало, и моя дорогая сестра Каролина читала мне в это время книжку Стерна, полную сладкой грусти.
– В тысяча семьсот шестьдесят первом году, – сказал Сабакин так громко, что голос его был слышен во всем дворе, – в тысяча семьсот шестьдесят первом году, милостивые государи мои, члены Лунного общества, Ломоносов Михаил построил новую трубу с одним вогнутым зеркалом, поставленным к оси наклонно. Длиной труба была сорок футов. Отлито было зеркало из меди, олова и цинка, и вышел добротный зеркальный металл. Мастер Колотошин с помощниками Кирюшкой и Андрюшкой то зеркало для трубы сделали и на луну смотрели, а та труба была этой, господин Гершель, поменее, но во всем такая же. Вы могли не знать о трубе господина Ломоносова, но сообщение о ней было сделано, а труба сдана, выставлена в помещениях Российской Академии наук.
– Ломоносов! Петербург! Белые медведи, споры, зависть! – сказал Гершель и открыл рот. – Посмотрите на мои зубы, мастер, – они источены гобоем. Я играл на большой черной деревянной трубе и пускал в нее свои слюни, Я давал уроки, зарабатывал деньги и смотрел в небо только по воскресеньям. Моя бедная сестра Каролина не вышла замуж, чтобы я мог построить эту трубу. За это я увидел первым в мире седьмую планету!