Стоишь над ним, и чувство у тебя удивительное: какая громадина! И ты её своими руками убил без всякого ружья… Этаким манером я больше сорока медведей укокошил, не вру! Ну, а что до волков, то я настрелял целую гору!
Кооритс закатал рукав.
— Смотри, хозяйка, — продолжал он, — не всегда и с волками везёт! Видишь, какой след самец матёрый оставил. Руку клыками будто щепу разделал. На затылке у меня тоже шрамы, пострашней, чем на руке.
Пока гость рассказывал — то да сё, прошло больше получаса.
— Куда же это Яан запропастился со своим возом? — огорчённо заметил Кооритс.
— Да уж не знаю. Давно пора ему домой вернуться. Пойду-ка я, погляжу. Может, он за хлевом поленницу кладёт.
Она вышла, оставив гостя одного. Яан действительно уже привёз дрова и теперь складывал их у хлева под закраину крыши.
— Ступай в дом, Яан, — позвала Тийна, подходя к хлеву. — Знаешь, какой у тебя гость? Необыкновенный!
Яан, хлопотавший у воза, обернулся на зов, не выпуская полена из рук.
— Что ещё за гость? — спросил он чуть испуганно.
— А вот не скажешь ни за что, — томила жена.
— Ну кто? Полицейский, что ли?
— Почему полицейский? — подивилась жена. — Совсем нет. Твой хороший старый друг… Виллем Кооритс!
Яан, склонив голову, уставился в снег. Но сколько ни думал — всё напрасно. Он даже чуточку рассердился.
— Какой Кооритс? Что ты говоришь? Не знаю я никакого Кооритса. Наверно, опять какой-нибудь агент. Примазывается как «старый друг».
— Какой там агент? — в свою очередь разворчалась Тийна. — У тебя память, что ли, отшибло? Шестерёнки в голове поизносились?.. Тридцать лет назад он переселился в Сибирь, вернулся богачом и живёт нынче на своём купленном хуторе Кийпсааре.
Теперь-то Яан понимающе задрал голову, вспомнил: Виллем Кооритс — школьный товарищ, друг детства.
— Неужели он сам тут? Поди-ка, Виллем тут, а? — не мог он опомниться от удивления.
— Растолстел Кооритс, важности набрался, — говорила жена, — вроде мясника с виду, на шее складки. Ввалился в двери, словно медведь. Шуба на нём, знаешь, медвежья, длинная, почти до полу, и подбита тоже мехом. Сапоги — из оленьей кожи, мягкие, совсем будто бархатные. На носу очки, а во рту зубы золотые блестят. Чешет как еврей — и по-русски, и по-татарски.
Наскоро Тийна передала мужу всё то, что услышала от нежданного гостя.
Муж, по-прежнему держа полено, внимательно и задумчиво следил за её рассказом. Перед ним живо и по-новому возник в воображении бывший сотоварищ, который стал этаким смелым богатым человеком. Нелёгкую, видно, прошёл школу — сама жизнь учила. Надо же, рыбаки выловили чуть живого из озера, на затылке и на руке шрамы — следы волчьих клыков, два года провёл среди каторжан-убийц и грабителей. Ну и ну! И, несмотря на всё, вернулся живёхонек из такого ада да ещё купил здесь хутор. Ходит важно, утопает в медвежьих мехах, словно вельможа или царь. Очки носит…