Через два часа Эдди сказал:
— Это к нам.
Из темноты ночным кошмаром безжалостно объявилась баржа, полная тяжелых упаковочных контейнеров. На берег сошли двое мужчин, лиц которых я не мог разобрать — между краем, где кончались их шапочки, и шарфами промежуток был совсем небольшим. Мы работали молча в безликой ночи, снимали контейнеры один за другим с баржи и несли по пандусу на улицу, где ждал грузовик. У водителя были глуповатые, заспанные глаза, я пытался сообразить, что его мучает, но не придумал ничего, кроме «ненавижу выходить в ночную смену». Мы с Эдди таскали тяжелые контейнеры, а остальные громким шепотом выкрикивали друг другу отрывистые команды. К тому времени, когда баржа отвалила в сторону моря, у меня болело все, что я в себе ощущал.
Водитель передал Эдди пакет, и мы вместе покинули причал в холодном лунном свете. Эдди отдал конверт мне — он хотел, чтобы я взял все деньги, дабы прокормить свою негаданную, непрошеную семью, но я вернул ему половину: мое алчное боролось с моим принципиальным, но не победило.
Дома я с недоумением обнаружил, что на мне нет ни единого пятнышка, — я думал, весь перепачкаюсь в саже, но оказалось — на контейнерах, какими бы они тяжелыми ни были, нет никакой сажи.
— Ну как? — спросила Астрид, словно я ходил смотреть назойливо разрекламированный кинофильм. Я посмотрел на ее живот, и мне внезапно пришло в голову, что там ничего нет: ни ребенка, ни даже пищеварительной системы, а только пустая, надутая воздухом полость. Я подошел, положил руку на ее разросшееся новообразование, Астрид приняла этот жест за выражение любви и поцеловала мою руку, а меня окатило холодом, и я понял, что не способен полюбить эту женщину, мать моего ребенка, и, может быть, не сумею полюбить и самого ребенка. Но почему это мне понравилось? Потому что я не страдаю нарциссизмом? Нравлюсь себе, и этого довольно — любовью к себе не горю.
Неделей позже, несчастный случай
Мы работали ночь за ночью, потеющие в темноте бессловесные тени. Время еле тащилось, и я подгонял его, воображая, что я раб в Египте на постройке одной из малых пирамид. Наваждение рассеялось, едва мы в третий раз уронили контейнер, и я бросил Эдди:
— Во имя любви Ра, соберись!
Когда я вернулся домой, Астрид лежала на полу.
— С тобой все в порядке? Что произошло?
— Я упала с лестницы.
Первая сочувственная мысль была о ребенке — я представил, что его головка в утробе помята и расплющена с одной стороны.
Проводив Астрид в кровать, я накормил ее и стал читать, как читала мне мать, хотя по внешнему виду Астрид не пострадала от падения. Она лежала в постели. Зрачки стали похожи на осколки ночи. Она попросила меня не суетиться.