— Что ты здесь делаешь? — спрашивала Кэролайн.
— Ничего. Разминаю ноги.
— Шпионишь за мной?
— Не шпионю. Соскучился. Ну как, романтично?
— Что ты вбил себе в голову? Считаешь, я жду, когда ты заснешь, и тогда… и что тогда?
— Ты о чем?
— Сам знаешь о чем.
В жизни не слышал столько подтекста, сколько в их диалогах.
Отец с Кэролайн спали в комнате по соседству. Нередко я слышал в три утра, как раздвигаются двери дома, выглядывал в окно и замечал худенькую фигурку Кэролайн — она шла через газон к статуе Будды. В свете луны я видел все. Иногда она приклоняла голову на плечо статуи, и в тихие ночи, когда птицы спали, до моей комнаты долетал ее голос:
— Он толстый, отвратительный, и он преступник. Он толстый, отвратительный, и он преступник. И еще он умер. Он толстый, умер, и ему нравятся шлюхи.
Как-то раз я услышал:
— А сама-то я какая? Взгляни на меня — отнюдь не подарок.
Самые неприятные моменты возникали, когда наступало время ложиться в постель. Мы, подвыпившие, с раздутыми после вечернего застолья животами, разваливались на разложенных на полу подушках. Внезапно разговоры превращались в мертворожденные диалоги:
Отец: Я устал.
Кэролайн: Ложись в кровать.
Отец не слишком доброжелательно косится на Терри.
Отец: Еще подожду.
Кэролайн: Тогда я иду спать.
Терри: Я тоже.
Отец: Я тоже.
Отец делал все возможное, чтобы не оставлять Кэролайн и Терри наедине. Со стороны его поведение казалось нелепым, но я подозревал: ему втайне нравилась мысль, что брат его может предать. Предательство брата — дешевая мелодрама библейского масштаба. Она бы стала подарком умирающему, и отец бы понял, что жизнь не забывает включать и его в число исполнителей своих грязных комедий. Но вот однажды я заметил, что Кэролайн, таясь, выходит из спальни Терри, ее волосы в беспорядке, рубашка расстегнута. Увидев меня, она застыла. Я скучающе посмотрел на нее — что еще я мог? Подмигнуть? Но у меня не хватало сил обвинить ее в предательстве. Ситуация с любой точки зрения была безысходной. Только бы она набралась терпения и повременила! Пройдет совсем немного времени, и отец перестанет мешать ей. Рак буйно разрастается на разбитых сердцах. Это стервятник, который только и ждет, чтобы из жертвы ушло человеческое тепло. Отец часто рассуждал о позоре непрожитой жизни, но его убивал стыд за жизнь нелюбимую.
Не уверен, что Терри понимал, какую роль играл в этом треугольнике, и также не уверен, что он догадывался, как преуспел в том, о чем отец лишь мечтал, и тем самым отсек его от себя. Иначе он не стал бы с такой настойчивостью изводить брата.