Александр Иванович любил гостей, ему, что буханка хлеба принесенная, что бутылка водки, одинаково ценно. Сразу доставалась оленина, грибы из ямы, и назначался праздник, правда больше трех дней гостить не полагалось, уже на третий Чистяков косо смотрел, - засиделись ребятки.
Чистяков мне знаком по поездке на яхте с Витусом, которой ему разрешил пользоваться Дзюба, он взял отход у погранцов на четыре дня до Глазковки, и мы останавливались с ночевкой в Тачингоузе. Я знал, что Витус летом подолгу уходил в сопки, где мыл золото, а Чистяков, знавший об этом, помалкивал, сам грешил, не зря Тачингоуза с китайского переводится как "золотая речка". Витус, не смотря на свои молодые годы, много видел, ходил и с геологами, и с лесоустроителями, но предпочитал тайгу в одиночестве, он был стихийный анархист, скептически относящийся к обществу.
"До встречи на баррикадах" - любил, прощаясь, говорить он. Витус был везде, и нигде, более непроницаемой личности я не встречал, хотя как человек - он был светлым и прямодушным.
И теперь Чистяков, узнав, куда я иду, рассказал мне, как с Витусом, плавая в штиль у скал мыса Туманного на резиновой лодке, они обнаружили выход жилы с рубинами, которые можно выковырять прямо из стены, и, сходив в свою комнату, принес ярко-красные кристаллики.
В конце июня в поисках знахарей и рецептов травников для Натали, обойдя кругом тайгу за месяц по побережью от бухты Кит на Ольгу и долину Улахэ на Даубихинском плато, я на ночном поезде в общем вагоне из Чугуевки попал в шесть утра во Владивосток. Побродил до полудня по многолюдью города, сел на паром, идущий на юг до залива Славянки, проспал два с половиной часа на катере под шум волн Амурского залива за бортом.
На выходе с причала пассажирам видны ворота и высокий забор с колючей проволокой и вышками по углам карэ. Под ними копошатся люди в черной робе и черных высоких кепи, поодаль покуривают автоматчики с перекинутыми через шею ремнями "калашниковых", с закатанными рукавами гимнастерок по локоть, руки лежат свободно на оружии. Над воротами зоны свежая бодрая надпись на алом полотнище протянулась: "Добро пожаловать в Славянку, поселок рыбаков, строителей и пограничников". "Пазик" на Зарубино, забитый тесно пассажирами с сумками, долго трясся по гравийной дороге среди мягких низеньких сопок, заросших непроходимым кустарником, с куртинами дубняка и ореха над ними.
Когда появился залив Посьет, уходящий в туманную дымку моря, изрезанный перпендикулярно простору бухточками, я вышел, не доезжая до поселка в глубине песчаного пляжа, и, пройдя через село Андреевка, где на меня глазеют чумазые босоногие ребятишки, ковыряющие в носу грязными пальцами, я отвлек их от ловли многочисленных лягушек, головки которых торчат из обширных луж на дороге, вид у меня конечно экзотический, за спиной оранжевый, непромокаемый рюкзак, сделанный из спасательного плотика, явный я шпион, одежда давно выцвела на солнце, старые, но прочные башмаки на ногах, и независимый взгляд бродяги, направился по деревенской дороге вдоль северного берега залива на восток на бухту Витязь и мыс Гамова.