— Кто дряхловат, дедунь? — опешил я.
— Дык я хто ш ышшо-то.
— Дак сколько ж тебе лет-то получается?
— А бох знат. Щитал-щитал да и сбилси ну и пёс с им. А зовут с тех пор Дедом. Эдак и ты величай коли чо. Да и вы обои мне боле не выкайтя. Развели тут цирьлих с манирьлихом! Дед и баста. По уму?
— По уму! — хором отозвались мои несговорчивые.
— А на прожив в бабкину хату вас отряжу, — заявил Дед, как всегда из-за такта, водворяя кружку на законное место, под сидение. — Ща допьётя да и отправляйтеся шороху там навесть. Тюфики поперьтрухайтя — всё ш с-под покойницы, пущай на солнышке помлеють. Окошки пооткупорьтя, хай дух выветрицца. Пыль-паутину смахнитя, полы помойтя. Да ревизуйтя припасы: и в дому которые, и в ледничке — там лет на сто. Сами в общем разберётеся чаво к чаму. Вашенский ет таперь апартамент кыш отседова.
Кыш сработал идеально — кинулись наперегонки.
— А ты Андрюх спать шуруй. Салажатам одним сподручней а мине ты чавой-то надоел.
Удивительное дело: за разговорами да чаем я позабыл об усталости, а услыхал — веки сами вниз потекли.
— Ну, спать так спать, — кивнул я и отправился в часовню.
Внутри она смахивала на что угодно, только не на молельные покои. Ни тебе алтаря, ни иконостаса — голые стены, пара лавок да столик колченогий в углу с видавшим виды штофом зелёного стекла. Нюхнул: квас. Отличный хлебный квас. А на вкус он оказался лучше даже, чем на нюх.
Потом я свалился на неприбранный Тимкой пахучий армяк и — поминай меня как звали…
Проснулся от яркого света в лицо и мерного квоха рядом. Открыл глаза — солнце: самым краешком показалось в отворённую дверь и заслепило, заозорничало. К западу, вишь, пришло. Стало быть, вечер…
Щёку слегка холодило от натёкшей слюны. В шаге от лица деловито топотала дородная пёстрая кура и время от времени склёвывала что-то с давно не метёного пола. Увидав пару отворившихся глаз, замерла и заворочала головой, как умеет это одна только их порода.
Я вспомнил Зойку: та тоже могла часами следить за мной, спящим. Бывало, очнёшься, а она уставилась и молчит. Чего ты? — Ничего. — А что не спишь? — Незнай… Погоди, Заинька, не время! Погрезишься ещё, бог даст…
— Подымайсь давай, — услыхал я снаружи раскатистый басок, отвалился на спину и потянулся до хруста. Курица важно, точно обидевшись, удалилась вон.
По членам разливалась сладкая истома: отдохнул-с…
— Вставай-вставай, — поторопил Дед. — Кишки-т нябось кряхтять? Ребятята вон каку похлёбку удружили — бабка б обзавидывалась…
Я сел. Посидел, встал, чуть не ткнувшись головой в ниже хрущёвского потолок. Кваску дерябнул.