Но есть точка зрения экономики. И есть — непосредственная нравственная реакция. Толстой, например, считал безнравственной ту роскошь, в которой живут высшие классы, и, случалось, подсчитывал, сколько надо работать мужику, чтобы заработать сумму, пущенную барыней на платье, полагая, что бедные оттого так бедны, что богатые не стыдятся расточать. Если бы ему объяснили экономисты: “Наш анализ приводит к выводу, что в современных условиях рост богатства не только не зависит от воздержания состоятельных людей, как обычно думают, но скорее всего сдерживается им” (Дж. М. Кейнс, “Общая теория занятости, процента и денег”), что — Толстой одобрил бы тотчас роскошь? И если б Успенскому доказали, что Мясников — объективно прогрессивное явление, он тотчас бы возлюбил Мясникова?
Сегодня мы наблюдаем, как сталкиваются разные точки зрения на рынок. Для иных это формальный механизм, который не должен интересоваться ни происхождением капитала, ни моральными качествами его обладателя. Да, нынешний бизнесмен вульгарен, хищен, криминален, капитал его заработан спекуляциями, и он не склонен вкладывать деньги в производство — но что делать? Идет эпоха первоначального накопления, механизм рынка запущен, погодите — все образуется. И не осуждайте вы “крутых ребят” с их культом баксов и стремлением добыть их любой ценой. “Если страна хочет двигаться по пути, который называется “экономический прогресс”, она должна заболеть этим слепым, безумным, нелепым культом богатства, слепой завистью к “золотым телятам” — дельцам и желанием подражать им, принять систему их ценностей... тут должна быть поистине язычески-исступленная вера в похабную мощь денег” (Радзиховский Леонид, “Новые богатые. Кто еще хуже богатых? Только бедные”. — “Столица”, 1993, № 6).
Этой точке зрения противостоит не только идея строжайшего регулирования экономики, плана, не только уравнительская реакция — богатство, мол, всегда криминально, пусть лучше все будут бедны. Существуют сторонники рынка и даже, казалось бы, усиленные его пропагандисты, которые начинают напоминать, что “вера в похабную мощь денег” — барьер на пути к первоначальному накоплению, ибо порождает такое явление, как “"торгашеский феодализм" (термин Э. Ю. Соловьева. — А. Л.)... атмосферу паразитарного стяжательства, основанного на ростовщичестве, спекулятивной торговле, открытом грабеже общества, силовой монополии”, и что отнюдь не погоня за наживой, “а высокие, жесткие и аскетические требования протестантской этики” сформировали рынок в Англии и США.
Эту обширную цитату я выписала из статьи Евгения Старикова “Базар — не рынок” (“Знамя”, 1993, № 6), возражающего Радзиховскому, и не только ему, разумеется, а самой идее “тотальной аномии” (отсутствию всяких норм поведения), которая выступает в связке с идеей “исступленной веры в похабную мощь денег” — и больше ни во что.