— То, что под тестом, — еще вкуснее, — заверил Полянский, откладывая «крышку» на поданную для нее пустую тарелку и жадно набрасываясь на содержимое горшочка.
Данилов перестал выпендриваться и последовал его примеру. В беседе снова возникла пауза. Местное мясо по-купечески оказалось телятиной, приготовленной с картофелем, шампиньонами и луком. Повар оказался на высоте и мясо довел до нужной кондиции, и не перетушил картофель в некое подобие пюре, и не слишком увлекался пряностями.
— Вкусно! — похвалил Данилов, когда в горшочке осталось меньше половины.
— А под водку вообще… — забывшись, начал Полянский и тут же осекся: – Извини.
— Можешь взять себе, — разрешил Данилов. — Я к этому отнесусь спокойно. Меня твой пример не соблазнит. Я не воздерживаюсь, не сдерживаюсь и не удерживаю себя. Мне просто не хочется. Вон, вижу, как за соседними столами люди пьют – и ничего.
— Дело не в этом. — Полянский так резко мотнул головой, что очки чуть не слетели с его вспотевшего носа. — Для гармоничного правильного общения все собеседники должны находиться примерно в одном «градусе». Иначе все пойдет наперекосяк и никто не получит удовольствия.
— Наверное, ты прав, — согласился Данилов.
— А к кофе у тебя неприятия нет? — поинтересовался Полянский.
— У меня к нему вожделение, — признался Данилов. — Вот доедаю мясо и уже предвкушаю кофе. Возможно, что и две чашки.
— А в Египте дерьмовый кофе.
— Да ну! Я думал наоборот.
— Во всяком случае там, где я рисковал его пробовать, меня не вставило.
— Надо было меньше думать о риске, — посоветовал Данилов.
— И две трети отпуска не слезать с унитаза, — возразил Игорь.
— Ну, у вас и манеры, поручик. За столом ведь сидим…
— Простите, ваше превосходительство, больше не буду. На кафедре уже был?
— Нет еще, сижу пока на больничном. Думаю.
— О чем, если не секрет?
— О дальнейших перспективах. У меня, видишь ли, исчезла неуверенность в себе. Та самая, благодаря которой я и поперся в патологоанатомы.
— Что – так вот взяла и пропала? — не поверил Полянский.
— Начисто, как отрезало, — подтвердил Данилов. — У многих в дурдоме крыша едет, а у меня вот встала на место. Или просто гордыня утихла, вместе с чувством моей абсолютной непогрешимости как врача.
— Ты знаешь, Вова, мне все это твое самоедство и уход в патологоанатомы всегда казалось странным и ненастоящим. Я был уверен, что ты покуролесишь и вернешься к старому…
— Когда-то, если мне не изменяет память, ты со мной соглашался. — Данилов понимающе подмигнул другу.
— Тебя нужно было поддержать – я тебя поддерживал. Потом, я ведь успел хорошо тебя изучить и знаю, что тебя бесполезно переубеждать и отговаривать, только хуже выйдет, — признался Полянский и тоже подмигнул в ответ. — А порой ты, Вовка, говорил о смене профессии так горячо, что я начинал думать: «А может, так и надо?»